Исламские стихи

«Поистине, среди верующих самая совершенная вера у того, кто самый благонравный и самый добрый к свой семье».

«Наиболее тяжкими грехами являются многобожие и непочтительность по отношению к родителям».

«Довольство Господа в довольстве родителей, а Его гнев в их гневе».

«В Судный День Всевышний Аллах не посмотрит на троих: на того, который ослушается своих родителей, на уподобляющуюся мужчинам женщину, а также на того, у которого полностью отсутствует ревность «дайюс». И не войдут в Рай трое: который ослушается своих родителей, алкоголик и попрекающий за те вещи, которые дает».

«Для отца воспитание ребенка более значимо и ценно, чем ежедневная выплата весомой милостыни».

«Кто воспитывает двух дочерей, делая это благородно и терпеливо, для того они станут защитой от адского наказания».

«Тот, кто смотрит на родителей сердито, не подчиняется им».

«Из всех добрых дел по отношению к родителям самым лучшим считается поддержание связей с людьми, которых они любили».

«Одним из самых тяжких грехов является произнесение человеком порочных слов в адрес своих родителей». Сподвижники спросили: «О Посланник Аллаха, а разве бывают люди, которые порочат своих родителей?» Он ответил: «Бывают; один человек ругает, порочит родителей другого, а тот, в свою очередь, ругает и порочит родителей этого».

«Кто бы ни посещал в каждую пятницу могилы своих родителей или могилу одного из них, Аллах смоет его грехи и запишет его среди тех, кто почитал и повиновался родителям».

«Девочки – это милосердные и благословенные создания. Тому, у кого есть одна дочь, Всевышний Аллах сделает ее преградой от огня Ада. Тот, у кого есть две дочери, из-за них он войдет в Рай. С того, у кого есть три дочери или младшие сестры, которые ему как дочери, которых он кормит и опекает, снимается ответственность за милостыню».

«Когда ты смотришь с радостью на сына, то это записывается тебе как благо, а когда смотришь с радостью на дочь, это записывается как награда. Начинайте с дочерей, ибо Аллах Всевышний нежен и мягок к ним».

«Когда на свет появляется девочка, Всевышний Аллах посылает туда ангелов, а они приветствуют «Мир вам, обитатели этого дома!» Затем ангелы покрывают родившуюся девочку своими крыльями, поглаживают головку и говорят: «Как она слаба и беспомощна и вышла из слабого тела. Если отец будет растить ее, то до Судного Дня ему будет помощь от Аллаха».

Ренат БЕККИН

Доцент Московского государственного института (университета)

международных отношений (Москва, Российская Федерация).

«ИСЛАМСКИЙ ПРОРЫВ»: МУСУЛЬМАНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА В ПОИСКАХ ИДЕОЛОГИИ

Наслаждение, доставляемое хорошим слогом, ценилось настолько высоко, что когда в 823 году Мекка была разрушена наводнением и халиф отправил туда деньги и письмо с утешением, то якобы «письмо было дороже мекканцам денег».

А. Мец. Мусульманский ренессанс.

Резюме

октябре 2006 года был объявлен награда существует второй год, воз-

очередной сезон литературной никла на основе сетевого поэтическо-

премии «Исламский прорыв». Эта го конкурса «Читая сладостный Ко-

ран», проводившегося при поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям. Основная цель премии — поощрение интереса российской общественности к мусульманской культуре. В предыдущем сезоне учредителями награды выступили журнал «Дружба народов», Издательс-

кий дом «Умма» и Ассоциация общественных организаций «Собрание». На соискание премии принимают оригинальные (непереводные) работы современных авторов, издающих свои произведения на русском языке. Учреждены три номинации: «Поэзия», «Проза» и «Публицистика».

Если верить Положению об открытой литературной премии «Исламский прорыв», то главная ее цель — «пробуждение и поощрение интереса россиян к исламу». Дикая, откровенно говоря, цель. Пробуждать и поощрять интерес к одной из крупнейших на планете мировых религий, которая и так уже несколько десятилетий находится в центре внимания всего человечества, причем не только прогрессивного, — не смешно ли? Сейчас ислам меньше всего нуждается в пробуждении к нему интереса. Если что и требуется исламу и мусульманам в современном мире (вопреки кокетливым заявлениям некоторых мусульманских деятелей), так это формирование позитивного образа этой великой мировой религии.

Безусловно, художественная литература — мощное оружие, способное влиять на умы тех, кто еще не разучился распознавать буквы в потоке чисел и символов. Беда лишь в том, что далеко не каждый способен грамотно обращаться с этим обоюдоострым оружием. Можно и порезаться!

Эксперименты, как известно, не всегда хорошо заканчиваются. Когда же за дело берутся непрофессионалы, то шансы на успех сводятся к нулю. При полном отсутствии соответствующей литературной традиции формирование в России мусульманской художественной литературы по всем признакам обещало стать экспериментом с предсказуемым результатом. Неудивительно, что учреждение в России мусульманской литературной премии вызывало у многих по меньшей мере недоумение.

«Исламский? Прорыв? Откуда вы авторов будете брать? Только богословские произведения принимаете?» — спрашивали у меня знакомые литераторы и очень пугались, услышав, что премия «Исламский прорыв» претендует не больше и не меньше, как на роль «повивальной бабки» мусульманской художественной литературы в стране.

Позднее я с разочарованием узнал, что не мне принадлежит первенство в формировании современной мусульманской литературы. Еще в последней четверти XX века в малайской литературе началась кампания по исламизации. Казалось бы, какое отношение имеет конфуцианско-мусульманская Малайзия к светско-православной России?

Да в том-то и дело, что к началу 1970-х годов, то есть к началу той самой кампании по исламизации никакой мусульманской литературы в Малайзии уже не существовало, как не было ее и в других мусульманских странах — несмотря на предшествующую литературную традицию, тесно связанную с исламом. Поэтому утверждение о том, что малайская литература без ислама не состоялась бы, можно в той или иной степени спроецировать и на литературы многих мусульманских государств.

В Средние века и Новое время в той же Малайзии, помимо значительного пласта научно-популярной литературы на арабописьменном малайском языке, знакомившей читателей с основами мусульманского вероучения и с биографиями примечательных личностей мусульманской истории, были известны и собственно литературные произведения: суфийские поэмы (шаиры), а с XVIII века и так называемые «романы» в прозе и стихах (соответственно хикаяты и шаиры), авторы которых использовали исламские мотивы и сюжеты. Например, главный персонаж героической поэмы «Шаире о Сити Зубайде» —

жена мусульманского правителя — не только освобождает супруга из китайского плена, но и обращает в ислам местных царевен1.

Однако к середине XX века малайскую литературу вестернизировали, и потребовались большие усилия правительства, чтобы заинтересовать местных писателей исламской проблематикой: учреждали литературные премии, организовывали дискуссии в прессе с участием известных литераторов и т.п.

Как отмечал М.М. Бахтин (сложно не согласиться с классиком), история литературы неотделима от истории культуры. Означает ли это в таком случае, что творчество некоторых мусульманских авторов, в котором, безусловно, и по сей день находят отражение исламские традиции, мы можем, не задумываясь, отнести к мусульманской литературе? Иными словами, должен ли сюжет быть определяющим критерием принадлежности к этой самой литературе? Если героями произведения выступают мусульмане или в нем рассказывается об исламе и мусульманских традициях, то можно ли назвать такое произведение мусульманским?

А как быть с теми авторами, которые, не будучи мусульманами, используют в своем творчестве исламские сюжеты? Если следовать указанному формальному подходу, то в число мусульманских произведений автоматически попадают «Подражания Корану» Пушкина, что, в принципе, смешно, если вспомнить знаменитый комментарий Александра Сергеевича к собственным стихам: «Нечестивые, — пишет Магомет…— думают, что Коран есть собрание новой лжи и старых басен». Мнение сих нечестивых, конечно, справедливо; но, несмотря на сие, многие нравственные истины изложены в Коране сильным и поэтическим образом». «Сатанинские стихи» Рушди, в которых автор приводит свою версию истории зарождения ислама, также по всем формальным признакам — мусульманская литература.

В равной степени несправедливо считать литературу мусульманской только лишь на том основании, что она написана мусульманином (мусульманкой).

Другой, более разумный, на мой взгляд, подход (функциональный) позволяет отнести к мусульманской литературе лишь те произведения, где в качестве основной линии проходят злободневные для ислама и мусульман проблемы: например, вопрос сохранения в современной семье исламских ценностей. Не писать на актуальные для мусульман темы, ссылаясь лишь на то, что нет текста, совершеннее Корана, — не самый лучший выход для «инженеров человеческих душ». Посмотреть на пороки окружающего мира глазами мусульманина — объективно, без ханжества и лицемерия — задача, стоящая перед писателями-мусульманами.

Следует сказать и о произведениях-биографиях выдающихся фигур мусульманской истории. Данные произведения также имеют непосредственное отношение к мусульманской художественной литературе.

О духовной поэзии и говорить не приходится. До тех пор, пока людей будет интересовать суфийское стихотворчество, не имеющее национальных границ, не угаснет надежда на возрождение мусульманской художественной литературы.

Иными словами, мусульманская литература — это литература не «про ислам», а про-исламская литература. Мусульманская литература — в полном смысле качественные поэмы, стихи, романы, повести, рассказы и др., а не однобокие, нравоучительные притчи с идеальным положительным героем и «смазанными» отрицательными персонажами. Следует отдавать себе отчет, что авторов, способных найти золотую середину между собственно религией и литературой, не так много. Но разве главное — количество?..

В 2005 году я — на правах одного из «отцов» премии «Исламский прорыв» — стал членом ее жюри, куда входили такие разные люди, как писатель и главный редактор журнала «Дружбы народов» А.Л. Эбаноидзе, писатель и политик Э.В. Лимонов, поэт и изда-

тель И.В. Кормильцев, писатель С.А. Шаргунов. Параллельно (по причине скудости средств, предоставленных спонсорами) я выполнял функции ридера и, таким образом, имел возможность ознакомиться со всеми работами, присланными на соискание премии. В связи с этим заранее прошу извинения у читателя, если при изложении своего видения результатов первого сезона премии я время от времени буду ссылаться на произведения, не вошедшие в Шорт-лист (Короткий список), но, безусловно, заслуживающие серьезного (или не очень) внимания.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Для удобства повествование разбито на три раздела, каждый из которых носит название одной из номинаций премии: «Поэзия», «Проза» и «Публицистика».

Поэзия

Превращение сетевого поэтического конкурса «Читая сладостный Коран» в литературную премию «Исламский прорыв» (за счет учреждения двух номинаций — «Проза» и «Публицистика») было, как показал последующий опыт, единственно верным решением. Но, к удивлению организаторов, поэтическая составляющая соискателей награды оказалась ниже всякой критики. Долго не хотелось верить, что от великой литературы, подарившей читающим на русском пусть и не вполне мусульманские «Подражания Корану» Пушкина, не стоит ожидать ничего более достойного, нежели стихотворение «Эль-Мина (Взгляд с моря на меня)»:

Море

Корабли

Острова

Лодки

Пляж

Пальмы

Люди

Отель

Ресторан

Терраса

Кресло

Кока-кола

Я

Автор этого стихотворения-рекламы кока-колы — Сергей Исаев, бывший францисканский и иоаннитский монах, принявший ислам. Когда мы познакомились, я первым делом спросил у него: «Почему все-таки кока-кола? В стихах, выдвигаемых на «Исламский прорыв», надо пить Мекку-колу». Вместо ответа Исаев грустно улыбнулся: «Терпеть не могу колу: ни коку-, ни Мекку-«.

Оправдывая свой странный, на первый взгляд, выбор, Илья Кормильцев, отвечавший в жюри за номинацию «Поэзия», с грустью отметил, что стихи Исаева — единственное, что относится к собственно мусульманской поэзии. Все остальное — не более чем не вполне удачная стилизация «под Восток». Однако не все в жюри разделяли точку зрения бывшего текстовика «Наутилуса». Большинство высказывалось за присуждение первого места петербургскому исламоведу Михаилу Родионову — автору вольного перевода некоторых стихов из суры «Слон», сделанного в далеком 1965 году:

Гляди: Аллах воздал сполна владельцам одного слона, на кознь устроил казнь.

Гордыню обратил в тщету: стучали клювы по щиту, зрачки текли из глаз.

И тут ударил Божий гром, каменьев грянул град, и, как колосья под серпом, упала вражья рать.

Спор о том, что в стихах важнее — форма или содержание — имел принципиальное значение не только для номинации «Поэзия», но и для всей премии в целом. Соблюдение баланса между качественной литературной «оберткой» и наполнением, адекватным названию премии, оказалось сложнейшей задачей. С ее решением неплохо справились номинации «Публицистика» и, отчасти, «Проза». Но об этом ниже.

Что касается стихов Исаева, то далеко не все из них можно отнести к мусульманской поэзии, то есть поэзии с использованием исламских сюжетов — взять ту же несчастную «Эль-Мину». Пожалуй, действительно мусульманскими работами Исаева допустимо назвать лишь целомудренную «Мусульманку» и растянутую до безобразия «Крепость Син-джиль», в которой бывший монах воинственно восклицает:

Оставьте в покое нашу веру!

Оставьте в покое наши мечети!

Оставьте в покое наши города!

Оставьте в покое наш народ!

Читая стихи лауреатов премии, я никак не мог отмахнуться от назойливого вопроса: раз современная мусульманская поэзия ТАКАЯ, то, может быть, не стоит тащить щипцами из утробы матери недоношенного ребенка, а подождать, пока его выносят положенное время?

Если бы я и дал Исаеву первое место, то не за литературные заслуги, а за бесценный дар пророчества, которого так не хватает многим, иногда очень талантливым поэтам. Стихотворение «Если завтра начнется война» было написано за год до ливано-израильской войны лета 2006 года:

Если завтра

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Начнется

Война…

Что изменится В мире этом,

Если завтра

Начнется

Война?!

Ветер качает Ветви

Ливанского кедра —

Злой

Западный ветер.

Я засыпаю Спокойно,

Без страха —

Но все же:

Что будет с кедром,

Если завтра Начнется Война?..

Однако если Исаев прогуливается вдоль древних развалин крепости Синджиль в поисках катарсиса, то для двух других поэтов из Шорт-листа (Марины Кивирьян и уже упоминавшегося Михаила Родионова) путешествие на Восток — это, прежде всего, увлекательное приключение, иногда с романтической «начинкой»:

Оказавшись от дома вдали,

Во священные дни Рамадана,

Я столкнулась с прекрасным Али У мечети Большой Кайруана.

После такой встречи у молодой поэтессы и художницы возникло непреодолимое желание еще раз увидеть прекрасного юношу:

Если снова мне выпадет путь —

Я отвергну далекие страны,

Но вернусь, чтоб еще раз взглянуть На Большую мечеть Кайруана.

Единственным противоядием от бессилия современной мусульманской поэзии в России могли бы стать руба’и «местного производства», если бы они: а) не были столь многочисленны, и б) были хоть чуточку оригинальны. Не решусь испытывать терпение читателя творениями очередных «Хайямов».

Исламский прорыв в поэзии не состоялся…

Проза

После разгрома критиками романа об апостоле Павле, прозаик из Уфы Светлана Чураева написала другой, практически не замеченный критикой роман «Ниже неба», поразивший председателя жюри премии А.Л. Эбаноидзе «красотой нравственного чувства». Правда, люди, знавшие прототипа главного героя произведения — башкирского художника Девлеткильдеева, — утверждают, что он был совсем другим человеком. Но важно ли это? В романе говорится не столько о фигуре конкретного художника, сколько о проблеме свободы творчества для верующего человека, и в данном случае — для мусульманина.

Известно, что ислам запрещает изображение любых живых существ — по крайней мере, если речь идет о живописи, а не о фотографии. Девлеткильдеев же, как назло, талантливый портретист. От Бога.

Преодолев все внутренние запреты, художник выбирает свободу творчества. Выбирает, чтобы в конце жизни — в связи с вопросом своего юного простодушного ученика — прийти к следующему выводу: «Зачем? Бог цветы нарисует прекрасней, чем ты. И болезнь страшней, ароматнее хлеб. Но когда ты смотришь на картину, когда слушаешь музыку, когда плачешь над книгой, ты знаешь, что Бог есть».

Искусство художника становится актом поклонения Всевышнему, восторгом перед Его неподражаемыми творениями, которые, несмотря ни на что, так хочется запечатлеть и сохранить для потомков.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

В романе Чураевой нет места проповеди, она не морализирует и не просвещает. Если кто-то хочет узнать что-либо новое об исламе, то ему вряд ли стоит читать «Ниже неба».

Роман Чураевой написан для тех, кому интересна жизнь российских мусульман. В этом смысле «Ниже неба» — мусульманский роман в той же степени, в какой «Андрей Рублев» Тарковского — христианский фильм.

Полная противоположность роману «Ниже неба» — антиутопия Хольма ван Зайчика «Дело непогашенной луны», где события разворачиваются в Палестине, но не настоящей, а вымышленной, которой не было и, возможно, никогда не будет. Арабы, приютившие бежавших от нацистов евреев и живущие с ними в полной гармонии, не менее фантастичны, чем лисы-оборотни или украинские незалежные дервиши из других романов ван Зайчика. Но именно такой увлекательно написанной сказки «на грани фола» как раз и не хватает современной русской литературе.

«Дело непогашенной луны» с восторгом встретили в Израиле, что дало повод некоторым кибермусульманам — обитателям форумов — позлословить: «Вот дескать на чью мельницу воду льете». Что же, выходит, из одного только чувства противоречия следует отрекаться от всего, что нравится твоим идеологическим противникам? Роман «Дело непогашенной луны» близок мусульманам хотя бы потому, что идеи гуманизма, проповедуемые авторами-«переводчиками» ван Зайчика, ни в чем не идут вразрез с нравственными нормами ислама.

То, что выбор жюри романа ван Зайчика был оправдан, подтверждают другие романы и повести в жанре альтернативно-исторической прозы, в большом количестве поступившие на соискание премии. Чего стоит один «Русский Халифат» Дмитрия Ахтямова, где излагается русская история от князя Владимира после принятия им вместе с Русью ислама.

Вместе с тем на премию не было подано практически ни одного произведения, в котором использовались бы сюжеты из мусульманской истории. А сюжетов таких, как известно, — море. Единственное и, к счастью, весьма удачное исключение — красивый рассказ Каляма Алышанова «И узкий серп луны — печали символ», где обыгрывается известный коранический сюжет с исчезновением во время одного из походов младшей жены Пророка Мухаммада — ‘Айши.

Почему же в своих произведениях мусульманские писатели не вспоминают о блестящем прошлом ислама? Ответ лежит на поверхности: большинство авторов-претендентов на премию чудовищно безграмотно. Знания об исламе они получили из популярных брошюр сомнительного происхождения, которые вряд ли вдохновят на большее, чем сочинение книг, подобных «Русскому халифату», «Исламскому прорыву» и др.

Сочинителю исторических романов необходимо обладать хоть какими-то знаниями об описываемой им эпохе. Для того же, чтобы придумать очередную антиутопию, требуется чуть-чуть фантазии и максимум литературной наглости.

Публицистика

Слово «публицистика» в России понимают по-разному. Для одного публицистика — то, что печатают на последних страницах толстых журналов. Для другого — записанный на скорую руку вчерашний разговор с друзьями. «Публицистика — это все, что не поэзия и не проза», — скажет третий. И все будут в какой-то степени правы.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что на победу в номинации «Публицистика» претендовали такие непохожие друг на друга работы, как богословский труд карельского муфтия «Благотворительность в исламе. Закят», записки врача-психотерапевта из Пятигорска «Ислам открывает всему миру путь к физическому и психическому совершенству», воспоминания фронтовика о первой любви к мусульманской девушке, статья о роли женщин в исламской экономике, краеведческая монография «Москва мусульманская», путевой роман о Ливане все того же неугомонного Исаева и многое другое.

Однако если бы в премии была отдельная номинация «Курьезы», то победителем здесь наверняка вышел бы 79-летний инженер-электрик и по совместительству богоиска-

тель-любитель из-под Тель-Авива Лазарь Флейшман — автор работы «Джихад против Израиля — это джихад против Аллаха». Опираясь на тысячу раз устаревший перевод смыслов Корана Саблукова с «ерами» и «ятями» и возводя его едва ли не в ранг Слова Божьего, бывший репатриант из «г. Орла» доказывает, что мусульмане должны в буквальном смысле носить на руках евреев, если не хотят навлечь на себя гнев Аллаха.

За неимением реальных оппонентов, автор, продолжая славную традицию борьбы Иакова с Богом, ожесточенно дискутирует то с Аллахом, то с академиком Е. Примаковым. «Как славно ты опроверг Академика! (почему с большой буквы? Или Примаков у богоискателя равновелик Аллаху? — Р.Б,)», — хвастается Флейшман, не вполне удачно «ввернув» несколько цитаток из сочинений бывшего премьер-министра Израиля Менахема Бегина и ряда английских изданий середины прошлого века. После опровержения Академика Флей-шман нисходит до критики одного арабского профессора (с маленькой буквы).

Завершается данный памфлет проклятым экономическим вопросом: богоискатель всерьез ломает голову над тем, сколько золота надо заплатить палестинцам, чтобы они очистили свои земли для тех, кому они принадлежат по праву: «И когда арабы-палестинцы и весь мусульманский мир узнают истинные истины (перед истинными истинами остается только снять шляпу. — Р.Б.) Корана, — Святая Земля Аллахом заповедана евреям и в наследство им передана — и уверуют в эти истины Корана, тогда непременно встанет в полный рост необходимость осознанного добровольного трансфера. Трансфера не простого, а золотого… Стало быть, хотя и подчиняясь воле Аллаха, но не с пустыми руками. Ведь среди них много бедных и даже очень бедных. И если Тора не разрешала еврею-ра-бовладельцу отпускать с пустыми руками на свободу рабов, то тем боле не должно отпускать без компенсаций родственников наших по Аврааму, Ицхаку и Иакову. И компенсаций не малых, а таких, что назначит Аллах».

Да таким авторам не на какой-то «Исламский прорыв» надо претендовать, а сразу на Нобелевскую премию мира. А полученные деньги отдать братьям-палестинцам.

Поразительно, но жюри так и не увидело публицистических работ по палестинской проблеме (за исключением упомянутого опуса Флейшмана). То же можно сказать и о войне в Чечне: на премии «Исламский прорыв» не наблюдалось попыток осмыслить происходящее в республике с точки зрения мусульманина. Авторов, приславших на соискание награды свои романы о последних чеченских войнах, больше интересовали боевые действия, чем философия.

К сожалению, поверхностны и не выходят за рамки бесполезного теологического спора и поступившие в большом количестве автобиографические очерки новообратившихся (именно новообратившихся, а не новообращенных) мусульман. Преобладающая часть таких авторов — интеллектуалы, обнаружившие в исламе ответы на многие свои вопросы.

Безусловно, исследователю, который когда-нибудь возьмется за изучение феномена русских мусульман, будет невозможно обойтись без анализа их творчества: нередко религиозная пассионарность этих приверженцев ислама обретает литературные формы. В «Исламском прорыве» они составляют свыше 75% соискателей премии. Этнических же мусульман, балующихся писательством, больше занимают национальные сюжеты. Так, если проанализировать «географию» претендентов, то сразу бросается в глаза практически полное отсутствие работ с Северного Кавказа и из Татарстана. Лидеры по количеству присланных произведений — Москва, Санкт-Петербург и — почему-то — Рига.

Особую группу авторов-соискателей премии составляют левые интеллектуалы, симпатизирующие исламу; а самый яркий ее представитель в современной русской литературе — Алексей Цветков-младший. Его путевой очерк о Стамбуле «Второй Рим в апреле, или Настойчивое чувство Всевышнего»2 мог бы посоперничать с известным эссе Иосифа Бродского

2 См.: Цветков А. Второй Рим в апреле, или Настойчивое чувство Всевышнего // Дружба народов, 2006, № 6.

«Путешествие в Стамбул». И если для Бродского стамбульские мечети — подобия жаб, то Цветков изучает архитектуру города не глазами натуралиста, а как гурман: «У мечети Беязит запоминаются порфировые, как замороженное мясо, колонны двора»; «Эйуп издали — это сахарная россыпь на холме, заросшем черными кипарисами. Вблизи сахар оказывается бесконечными рядами могил. Долго поднимаясь на холм, сворачиваешь вдруг внутрь кладбища и попадаешь в мемориальный лес белых столбов, обернутых незнакомым алфавитом. У некоторых из них тихо поют родственники, повернув ладони к небу. Хочется навсегда спрятаться в этих сахарных надгробиях от всего на свете или, по крайней мере, надолго присесть».

В отличие от некоторых мусульманских авторов, так и не разобравшихся в своих отношениях с Богом, и в отличие от Бродского, так и не почувствовавшего красоту ислама, Цветкову, кажется, удается и то и другое: «Муравей, всю жизнь бегущий по строкам, постепенно начинает понимать написанное, а также догадываться об авторе — вот что такое чувство Всевышнего».

Но Цветков не был бы Цветковым, если бы, прогуливаясь среди тысячелетних стен Константинополя, не отыскал красных алавитов (ал-‘алавийа) — мусульманских сектантов, борющихся за справедливость под смесью исламских и коммунистических лозунгов.

Я неоднократно слышал от уважаемых мною авторов советы никогда не писать путевых очерков. «Кому нужны путевые заметки в наше время, когда любой может совершить если не реальное, то виртуальное путешествие практически в любую точку мира», — говорил мне один доброжелатель. Прочитав цветковский «Второй Рим в апреле», я понял, что жанр путевого очерка пока рано отдавать на откуп юным участникам, претендующим на премию «Дебют» и страдающим от нехватки сюжетов.

Я всегда был до занудства любознательным туристом. Впервые оказавшись в Стамбуле, я попытался увидеть в этом городе все или почти все. Вернувшись в Россию, я не без удовольствия смотрел передачи о Стамбуле, упиваясь тем, что побывал там, куда не заглядывал среднестатистический турист. Прочитав очерк Цветкова, я понял, что так и не узнал настоящего Стамбула.

К числу левых интеллектуалов, симпатизирующих исламу, можно отнести и Юлию Прудникову, представленную в Шорт-листе эссе «Главная мусульманская книга» и критической статьей «Ислам от противного»3.

Редко когда стихи, помещенные в конце прозаического произведения того же автора, оказываются удачными. Случай с Прудниковой, занявшей второе место в номинации «Публицистика», увы, это правило подтверждает. Три стихотворения, завершающие эссе «Главная мусульманская книга», существенно портят впечатление от ранее прочитанного прозаического текста, рассказывающего об отношениях молодого автора с Кораном.

Два из трех стихов — вольный перевод смыслов двух коротких сур Корана: «Хулитель» и «Землетрясение». При всех их недостатках, в сравнении с переводом Корана Пороховой, беспомощно повисшим в безвоздушном пространстве между наукой и литературой, стихотворения Прудниковой выглядят убедительнее. Учитывая слабый уровень работ в номинации «Поэзия», я бы усилил ее стихами из «Главной мусульманской книги». Номинация «Публицистика» от этого точно не пострадала бы.

Статья «Ислам от противного», не оставляющая камня на камне от книги, давшей название премии, — весомый довод в пользу беспристрастности членов жюри. Поначалу создается впечатление, что Прудникова целиком отдается чересчур эмоциональной критике очевидно беспомощного романа Ахтямова, но в конце статьи содержатся важные выводы, имеющие отношение к мусульманской художественной литературе в целом. Удачно сравнивая «Исламский прорыв» Ахтямова4 с «Мечетью парижской Бого-

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

3 См.: Прудникова Ю. Ислам от противного // Дружба народов, 2006, № 8.

4 Первой попыткой изложить некоторые положения ислама и шариата в форме художественного произведения был роман Р. Беккина «Ислам от монаха Багиры», опубликованный в 2002 году. В 2006-м его второе издание подписано в печать в издательстве «Ультра. Культура».

матери» Чудиновой, автор утверждает: «Идеи «православного» романа Чудиновой так же далеки от христианства, как идеи «исламского» романа-проповеди Ахтямова — от ислама».

Если роман Ахтямова и в самом деле способен вызвать у людей, симпатизирующих исламу, негативную реакцию (а «Главная мусульманская книга» не оставляет в этом никаких сомнений), то что же говорить о тех, кто относится к мусульманской религии по меньшей мере с недоверием? Тысячу раз права Прудникова: «произведения», подобные «Исламскому прорыву» Ахтямова и «Мечети парижской Богоматери» Чудиновой способны нанести куда больший вред, соответственно, исламу и христианству, чем любая продуманная вражеская пропаганда.

В отличие от текстов Цветкова и Прудниковой, биографический очерк Альфиноры Гафуровой «Атаулла Баязитов» написан сухо и не балует читателя крутыми поворотами сюжета. Наверное, в этом отчасти повинен сам герой очерка. Заслуга же автора «Атаул-лы Баязитова» в другом: в 1990 году именно Альфинора Гафурова возродила газету «Нур» (Свет), созданную в начале XX века татарским общественным и религиозным деятелем Атауллой Баязитовым. Правда, дореволюционная «Нур» — в отличие от нынешней, постсоветской — была все-таки больше исламской, чем татарской. В наши дни газета, напротив, отдает приоритет национальному перед религиозным, хотя (очередной парадокс эпохи глобализации!) и выходит на русском языке.

В ы в о д ы

Возможно, последующие сезоны позволят подкорректировать некоторые выводы автора этих строк. Пока же работы, поступающие в Оргкомитет «Исламского прорыва» в ходе объявленного в октябре 2006 года второго сезона, лишь подтверждают сделанные ранее и обобщенные ниже наблюдения:

— большинство авторов произведений на исламскую тематику — русские мусульмане-неофиты;

— высоким литературным качеством и пониманием сущности ислама обладают произведения, написанные представителями левой интеллигенции, симпатизирующими исламу;

— среди присланных на соискание премии произведений нет работ, авторы которых использовали бы сюжеты из истории ислама и мусульманского мира;

— ни в одном (!) произведении нет ненависти к представителям других религий, не содержится критика в адрес тех или иных конфессий — даже там, где речь идет о переходе из христианства в ислам;

— поэзия, как правило, очень низкого качества, с преобладанием ориентальных мотивов;

— в прозе отчетливо прослеживается бытоописательная направленность;

— в жанре альтернативной истории наблюдается новая тенденция: изложение основных догматов ислама в художественной форме;

— в представленных произведениях не предпринимались попытки посмотреть на войну в Чечне глазами современного российского мусульманина.

ЮНЫМ МУСУЛЬМАНАМ
Аллах украсил души юных мусульман
Пречистым светом Истины и веры.
Напрасно злобствует наш враг Шайтан,
Он не разрушит Божии барьеры.
Укрыться мусульманке повелел Аллах
От злого глаза скромным покрывалом,
И чистоту хранить, и побеждать свой страх,
На Бога уповать в большом и малом.
На сердце юное обрушились напасти,
Оно познало гнёт и ненависть неверья,
Несправедливость судей и жестокость власти,
Но не утратило к Создателю доверья.
Уверенность и силы нам даёт Коран –
Живая речь Великого Аллаха.
Прямым путём ведёт Он верных мусульман,
Не устрашит их ни тюрьма, ни плаха.
Аллах – наш истинный Защитник и Хранитель.
Он – Царь царей и держит Своё слово.
Его награда – Райская обитель
Принять всех мусульман давно готова!
СЛОВО АЛЛАХА
О сколько лжи и грязи льётся на Ислам:
Больные души не жалеют зла и черноты!
О вы, друзья Шайтана, я не верю вам!
О мой святой Господь – всему свидетель Ты!
Слова Аллаха выше и сильнее всех,
Они на небе вечности сверкают.
Их невозможно уничтожить! И успех
Даётся тем, кто с ними к Господу шагает.
На Истине – вся вечность и земной наш мир.
Никто не в силах пошатнуть Твоё творенье.
И Ты – Господь миров – единственный кумир,
И вся хвала Тебе, Тебе всё поклоненье.
В тиши ночи биенье сердца своего
Вниму, как знак высокой Божьей воли.
Хватает мне Его как Бога одного,
И цель моя – чтоб был Он мной доволен.
Лжецы, хулители из мира черноты –
Вам не понять мою любовь к Аллаху,
Вам не видать сиянье высшей красоты
В том лучшем мире, где нет места праху!
Автор – bint_safa

МУСУЛЬМАНСКАЯ АЗБУКА ДЛЯ ДЕТЕЙ

(Асанова Айнура)

А – Аллах – прекрасный наш Создатель,
Он милостей и благ Податель.

Б – Бог сильнее всех на свете,
Помните об этом, дети!

В – Вера нас от зла спасает,
Жить в невзгодах помогает.

Г – Грехи, мой друг, не смей копить,
В других добро учись ценить.

Д – Дом Священный в Мекке есть,
Там паломников не счесть!

Е – Еда Всевышним нам дана,
Начните кушать с «Бисмилля»!

Ж – Жума-намаз в мечеть зовёт,
И каждый шаг добро несёт.

З – Такой Завет оставил нам пророк:
Ученье – свет, невежество – порок.

И – Ислам – путь верности и доброты,
Успеха здесь добьешься ты.

К – Коран, ниспосланный Аллахом,
Лекарство от беды и страха.

Л – Ложь, хула и клевета – неразлучные друзья,
Где одна, там и вторая, защищай от них себя!

М – Мекка – мусульман столица,
К ней сердце каждого стремится.

Н – Послушайте такой Наказ:
Читайте вовремя Намаз!

О – Знайте, что Аллах Один
Судеб наших Господин.

П – Пророк, посланник и печать пророков,
Мухаммад был избавлен от пороков.
И был он самым лучшим из людей,
Люби его и чти в душе своей.

Р – В Раю река молочная течет,
Кто верит, к берегам ее придет.

С – Сунна – самая достойная дорога,
Поступки и слова любимого пророка.

Т – Тур – Священная гора,
Тора там была дана.

У – Умма – это мусульманская семья,
Здесь родные все друг другу и друзья.

Ф – «Фатиха» стоит в начале
И в намазе, и в Коране.

Х – Хадж совершали раньше люди,
Пешком, бывало, на верблюде.

Ц, Ч – Как стать хорошим Человеком?
Как в жизни Цель свою найти?
Учись, молись, свои полвека
По-мусульмански проведи!

Ш – Пусть защитит тебя Аллах,
от наущения Шайтана,
от пустоты и зла в речах,
и от греховности обмана.

Щ – Щедрость, терпение и доброта,
Вот чем должна заниматься душа.

Ь, Ъ, Ы

Э – Эмиры, шейхи правили в эпоху,
Праведных и лучших мусульман,
Будь как они, мой милый кроха,
И чти религию свою – Ислам.

Ю – Юсуф был толкователем чудесных снов,
Он с испытаньем справился на славу,
И с Божьей помощью добился славы,
Хотя одним был из униженных рабов.

Я – Язык от скверны береги,
Всегда благое говори!

(Асанова Айнура)

Уроки смерти

Без остановки учит смерть нас — жить!
И коль её уроков мы не слышим,
Не значит — перестала нас учить,
А значит мы решили — сами дышим.

Забыли мы, что все как Он решил.
И если наше сердце ровно бьется,
То значит — это Он определил!
Коль срока нет — тот стук и не прервётся.

И час пока не пробил — воздух в грудь
Приходит, по Всевышнего велению,
А если наш земной закончен путь —
Мы не вдохнём ни капли по хотенью.

И будем вспоминать: шептала смерть,
Что на пороге ждёт, и в лоб нам дышит.
А мы решили слышать не хотеть,
И позабыли: ангел всё запишет.

Пора вершить прощанья

Этот мир стремится в тар-тары!
Он ускорил темпы окончания
С временем беспечно мы «на ты»,
Между тем пора вершить прощанья.

С временем беспечно мы «на ты»…
Время отомстит за панибратство.
Бесконечно будем сожалеть
Вечность когда будет разверзаться.

Господи! Как страшен наш итог!
Мы незрячими к нему приходим!
Счастлив редкий тот, кто вправду смог
Жизнь всю жить, как будто смерть на входе.

Ты умрёшь!

Ты умрёшь и всё станет не важно
Ты умрёшь, будет день, будет час,
Азараиль за душой твоей явится
Это сбудется с каждым из нас.

Ты умрёшь, твоё тело омоется,
Завернется в последний полог,
Станет важно тогда кто помолиться,
И какой в Книге твой эпилог.

Ты умрёшь, и могила наполнится.
Ты умрёшь, тесен новый твой дом.
Придут Ангела два и всё спросится:
Кто твой Бог, кто Пророк, вера в чём?

Ты умрёшь, но душа ведь бессмертная!
Она, в страхе предвидя Отчёт,
Тебя просит сегодня(!)смертную:
Ты покайся, ведь смерть тебя ждёт.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *