Лучшее все впереди

Фраза разбудила окончательно. Она не отпускала и ночью, но под утро забилась в припадке,раздербанив остатки сна. Софья села в кровати,собрала волосы в резинку, провела ладонью по лбу. Есенинские стихи терроризировали последние два дня, беспрестанно следуя по пятам. «Всё пройдёт,как с белых яблонь дым… Я не буду больше молодым»… пульсировало от макушки до кончиков ног. Состояние знакомое с детства, когда назойливая строчка песни или двустишия сверлила мозг. С годами оно плавно перекочевало в молодость, зрелость, порой наведывается и сейчас. Разница в том, что раньше она справлялась с наваждением, не придавая ему особого значения. По мере взросления — ах, прочь кокетство — старения, оно нервировало и теребило душу. Причём бессмертная частичка её сущности словно выпорхнула из своей обители и в отрыве от неё мается, бьётся на сильном ветру, изнывая и мечтая об утраченном покое…
Она подошла к трюмо, села на пуфик, внимательно вгляделась. Зеркало — доверенное лицо её отражения и откровенных признаний — мгновенно откликнулось снисходительной улыбкой. Ну и что? — вопрошало оно её неунывающим голосом. Смотри! Всё в порядке. Нет, не всё, — не соглашалась она с досадой. Да и как это возможно, не за горами семидесятилетие! Странная, необъяснимая цифра… Которую разум отказывается принять, а язык произнести.
Она бросила взгляд на часы, отстукивающие время над трюмо. Двадцать лет они отчитывались перед ней, озвучивая в сознании имена, фамилии улыбающихся, корчащих забавные рожицы воспитанников, покинувших школу, но не её, свою классную руководительницу. Разъехались, разбрелись по планете, напоследок подарив ей тикающую настенную память, однако не забывают — пишут, звонят, общаются по фейсбуку. Улыбнулась.
Двумя указательными пальцами поддела и задрала наверх веки, мысленно отмечая, что для её возраста они не нахально опали, как у сверстниц и даже не потеряли упругость; прошлась подушечками пальцев по щекам, проверяя тургор их, спустилась вниз и, нажимая на две противоположные точки у основания подбородка, натянула заметно обвисшую кожу, приподнимая и уводя лишние сантиметры за уши. Зарядка, которую она делала почти каждый день, помогала, но не настолько, чтобы выглядеть как в молодости. Было бы хорошо убрать эти ненужные «брыли», портящие настроение… Бр-р-р, от одного слова уже тошнит…Увы, бывшая учительница позволить себе роскошь в виде фейслифтинга не может. А хочется, так хочется зайти к пластическому хирургу и выйти от него обновлённой хотя бы слегка… Она потянулась, заняла исходную позицию, взметнув взор к потолку, и принялась за привычные движения, сначала для лица, потом для тела. Спешить ей некуда.
Спешила, когда мама, перенеся инсульт, лежала в обездвиженности и ждала прихода дочери. Не задерживаясь, неслась домой после уроков; не переодеваясь, бросалась к матери, гладила её по пушистым седым волосам и принималась за дело. Простыни менять под больной Софья наловчилась быстро, с бережностью перекатывая пожилую женщину с одного бока на другой, обрабатывая появившиеся ранки от пролежней, моя руки и лицо, покрывшиеся морщинами и голубыми прожилками, и думала о том, что сделает всё, чтобы не оказаться самой в схожем положении. С тех пор как мамы не стало, утренняя зарядка превратилась в обязательство, а в дальнейшем перешла в потребность организма.
Прибегали из школы мальчики, потом муж с работы, требуя еды, заботы, помощи с уроками, душевного внимания и понимания, и только закончив необходимые для семьи дела, отдав всё, что можно отдать, она уединялась с тетрадями учеников, погружаясь в письменное творчество подростков. Школьная среда сделалась особенным миром её души. Непосредственность ребят действовала раскрепощающе — раскрывала сокровенные уголки её самости, выворачивая наизнанку глубину собственноличностного «я». Она чувствовала себя одной из школьниц, чуть повзрослевшей, немного набравшейся знаний и опыта и позволявшей себе больше смелости, чем разрешено учащимся, с целью показать им красоту мира так, как она эту красоту понимала. Придумывала новые приёмы и ходы, от которых хочется бежать в школу, а не из неё.
Самым поразительным фактом своей биографии считала несоответствие мечтаний с реальностью. О преподавательстве не грезила, девичьи предпочтения лежали в совершенно иной плоскости другой страны, но волею обстоятельств попала в учебный процесс, обучая армянских детей русскому языку.
Ах, как он пел, как пел… Гастролирующий певец романтическими песнями и красивой внешностью очаровал и влюбил в себя настолько, что она, не задумываясь, помчалась вслед за ним на его родину, предварительно заказав у знакомого художника портрет кумира. Портрет она хранила в обшарпанном чемодане под кроватью в общежитии, в котором жила, поступив в институт. Хранила с трепетом, подальше от любопытных, ироничных взглядов однокурсниц, деливших с ней комнату. Бегала на концерты, выкраивая на билет из стипендии и бредила о личной встрече. В качестве фанатки ей всё-таки удалось познакомиться с певцом, однако радость сменилась гнетущим разочарованием, когда Софья узнала о внезапном отъезде любимца за границу. В Европе короткое имя удостоилось долгой и продолжительной славы; затем она прочитала в журнале, что он перебрался в Америку и совсем недавно через интернет выяснила: он вернулся туда, откуда она так безрассудно устремилась за ним. Сдавленный, горький вздох вырвался из груди… Вернулся старым и неузнаваемым. Новые поколения о нём не слышали, а пожилые, вроде неё, подзабыли и «Уличные фонари», и «Море зовёт», и многие роскошные песни — давние хиты прошедшей эпохи. Ах, как она страдала, как страдала….
«Всё пройдёт, как с белых яблонь дым…» Софья ни о чём не жалела. Пусть проходит! Она довольна судьбой, подарившей семью; работой, наградившей юным окружением; генами, перешедшими по наследству. Вместе они обеспечивали ей стойкость духа и жизнелюбие. Не будь её увлечённости и игривой жовиальности, влюбила бы учеников в себя?! Но через искренность. Фальшь они распознают мгновенно.
Не может быть, чтобы бывшие питомцы не помнили уроков большей частью серьёзных, иногда озорных и шутливых, порой душевно-искренних, но неизменно доброжелательных. Какое счастье, что в ту пору они жили по-настоящему тёплыми человеческими чувствами, будто догадывались о приближающихся чёрных днях и ночах… Но нет, конечно, не догадывались. Иначе не светились бы мордашки, не лился бы смех, не звучали бы беззаботные шутки во время их частых прогулок по аллеям осеннего парка. Зная о её пристрастии проводить беседы по литературе на лоне природы, директор не препятствовал, но и не афишировал новаторский метод, опасаясь повального увлечения преподавателей и школьников свободой.
Занятиям молодой учительницы свобода придавала необыкновенную лёгкость взаимопонимания. Как бы она могла иначе преподнести юным созданиям лиричность человеческих отношений… Только в естественных обстоятельствах. Что может быть органичней проведённого часа среди деревьев, ронявших осенние листья на фигурки ребят… Ни громкий шум, ни задорный смех в минуты прыжков вверх за летящими солнышками не могли стереть поэтической задушевности атмосферы, когда мальчики и девочки сплетали венки из живого многоцветья, собирали в букеты, а после, утихомиренные и присмиревшие, слушали её пересказ истории О.Генри о чужаке Пневмонии, который, разгуливая по Ист-сайду, «свалил с ног» милую девушку Джонси, снимавшую студию с подружкой Сью. Глаза её учеников, распахнутые с детской чувствительностью широко, как и глаза самой Джонси, когда она подсчитывала количество оставшихся листьев на старом плюще, по мере приближения к концу новеллы, сначала застывали в тревоге, затем тускнели и меркли, чувствуя надвигающуюся трагедию, и тут же вспыхивали, искрились, обнадёженные словами доброй Сью, а спустя мгновение от страшной правды затуманивались печалью. Но печалью не страдальческой — чистой, яркой, осмысленно понятной.
Не видела Софья светлой печали в глазах Эрика, упавшего в голодный обморок на перемене, как и в обеих сестричках-близняшках Яне и Лиле, похудевших от недоедания, и в остальных, замёрзающих до посинения и страдающих от холода и невыносимого запаха керосина или солярки в классах. Она отпаивала их горячим чаем из термоса, подкармливала принесёнными конфетами и рассказывала о стойкости их сверстников из жизни и художественной литературы. Дети одарены редким качеством. Они способны понять и простить, если действия взрослых не противоречат их представлениям о справедливом мироустройстве. Чего хотели возмутители спокойствия, что искали, почему выбрали путь, сопряжённый с трудностями, лишениями и огромными потерями?! Старшеклассников волновала судьба страны как собственная; обсуждения длились часами, несмотря на промозглую стужу в здании, вынуждавшую их кутаться в пальто и куртки, жаться друг к другу, чтобы согреться. Учебные предметы ушли на второй план. Национальное движение в республике на излёте века, а вслед за ним трагическое землетрясение, принесшее неисчислимые беды, разметали, расшвыряли тысячи семей по всему миру. Где только нет армян! Соблазн уехать был и у Софьи. Покинули республику ученики с родителями, разочаровавшись в чистоте помыслов политиков. Собственные сыновья подались на её родину, а она осталась здесь. Зачем? Ответа нет.
«Ты теперь не так уж будешь биться, сердце, тронутое холодком…» Да, не так! Но бьётся… и надеется. Надеется, что люди, оставившие родные места, повзрослевшие, обретшие благоприятные условия для проживания, помнят прекрасные дни юности. Хочется верить, что передадут эти ощущения своим детям, а те дальше… А её сердце — сердце учителя — греет, несмотря на «холодок», интернетовская связь. Вот и прилипает к экрану с жадностью, в надежде получить очередную весточку от детей и узнать что-то новое. Как сейчас… Есть! Одно сообщение! От Симы. Она врач, лечит американских детей…
«Дорогая Софья Леонидовна! (У бывшей ученицы большие серые глаза.Славянского типа лицо, хотя чистокровная армянка.) Мне поручили (кто и что?) написать Вам, что мы, наш 10-й «Б», решили отметить двадцатилетие окончания школы (неужели приедут?) и Ваш (мой?) семидесятилетний юбилей (о, боже, помнят!) всем классом вместе с Вами в одном месте (точно приедут!). Просим в удобное для Вас время (что я должна сделать?) подъехать в американское посольство (это для чего?) и получить визу для въезда в США»…
Так это я должна поехать?… Кто же меня пустит в Америку?!
…»Не забудьте взять паспорт. Мы приглашаем Вас погостить в стране, в которой живёт большинство из нас. А те, кто обосновался в Европе, примкнут в день торжества. Мы очень хотим и ждём, что вы примете наше приглашение!…»
Как же так! Как я поеду? Что они придумали!…
…» Ни о чём не беспокойтесь, перелёт и пребывание оплачены, оформлены, и документы ждут Вас в посольстве. Вам остаётся сесть в самолёт и прилететь к нам. До скорой встречи! Ваши выпускники.»
Она перечитывала сообщение несколько раз. Бессчётное количество раз! Слёзы застилали экран, буквы плясали… Как она их узнает? Угадает ли? Двадцать лет… Повзрослели… А её, распознают среди пассажиров? Фотография профиля не передаёт глубину возрастных изменений… Она достала старый альбом, вытащила из него последний групповой снимок. Они, все тут… В городе остались пятеро-шестеро, остальных разметало по чужбинам.
Боже, что придумали? — повторяла она в волнении. Минут десять мерила комнату нервными шагами взад-вперёд, внезапно остановилась перед высоким зеркалом, критически осмотрела себя… и, застыв в нерешительности, быстренько, точно боялась передумать, стала извлекать из платяного шкафа одежду. Узнают, — теперь убеждала она себя, лихорадочно натягивая то одно, то другое платье. Не так уж изменилась… Не зря мучила тело упражнениями… Будто предвидела. Узнают же коллеги, однокурсники… И не раздалась, во всяком случае, не так безбожно, как другие… Правда, с гибкостью пришлось распрощаться, но элегантность при ней. А в брючках и на каблучках вообще…Тут она обессиленная упала на диван и расхохоталась. Ай да класс, ай да мои ребята… Ничто даром не проходит! И душа вернулась на место… Завтра же отправлюсь в посольство. Какое счастье вырастить таких людей…
За спиной раздался треск. Она обернулась. То ли от взрывного смеха, то ли по другой причине, висевшая на стене картина сорвалась и шлёпнулась на пол. Софья подняла её, осмотрела — сзади лопнул шнур — и в раздумье, глядя на прежнего идола, прошептала: Неспроста. Это знак закрыть тему… Полечу-ка через Россию. Надо встретиться и… подарить. Пусть порадуется на себя… молодого. Заодно и на меня посмотрит… Не лишний для меня стимул перед важной встречей. И лифтинг и релакс сразу. А старость подождёт… Я жизнь не тороплю…