Содержание
Коронавирус стал серьезным тестом на прочность политических систем стран Центральной Азии. Несмотря на серьезные социально-экономические последствия пандемии, можно сделать вывод — режимы устояли. Но в долгосрочной перспективе карантин и введенные жесткие ограничения напомнят о себе и обнажат старые проблемы. Среди наиболее острых из них — безработица и угроза радикального ислама. Причем обе проблемы связаны.
Из-за COVID-19 денежные переводы трудовых мигрантов в регион резко сократились. В поисках новых источников заработка жителей региона могут привлечь идеи радикалов, которые обещают «легкие деньги» и «социальную справедливость всемирного Халифата». Насколько реалистичны эти угрозы и почему «подпольный исламизм» все еще является актуальной проблемой для региона — в интервью с востоковедом Алексеем Малашенко.
В начале 2010-х гг. казалось, что страны Центральной Азии окончательно справились с проблемой подпольного радикального ислама. Однако после поражения «Исламского государства» (запрещенная на территории РФ террористическая организация) многие радикалы возвращаются в регион, а некоторые выходцы из региона воюют в рядах ИГ, что указывает на сохранение популярности идей радикалов. Насколько сегодня серьезна угроза радикального ислама для стран Центральной Азии?
Давайте сначала разберемся с понятиями. Что такое «радикальный ислам» и «исламизм»? Ислам всегда считался самой политизированной религией. Заложенная в нем идея социальной справедливости привлекает миллионы верующих.
Исламизм — это альтернативная религиозно-политическая идеология, основанная на идее создания исламского государства. Важно понимать, что радикальный элемент, когда неверным режут головы или забивают камнями — это не всегда про исламизм. В основе исламистской идеологии лежит призыв решать все противоречия внутри государства и общества на основе норм шариата. Логика тут такая — если пророк Мухаммад смог построить государство на принципах шариата, то почему бы и сегодня не попробовать.
Посмотрите на мусульманский мир. Исламисты у власти сегодня во многих странах. Например, в Иране шиитский вариант шариата. В Афганистане талибы много лет воюют за возврат к исламским корням. Президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган — представитель умеренной исламистской Партии справедливости и развития. В Египте президентом некоторое время побыл даже представитель «Братьев мусульман» Мухаммед Мурси.
Исламизм в политике — это современная тенденция, и она не всегда враждебна идеям светского мира. Отличие в том, что мусульманский мир не стремится повторить западную модель государствостроительства. Впрочем, и раньше исламизм не смог повторить опыт Советского Союза. Сегодняшняя суть исламизма в создании собственной идеальной модели государства, основанной на нормах шариата, но не в средневековом понимании.
Но социальная справедливость, на которую рассчитывают исламисты, не означает, что халифат будет экономически и политически сильным государством. Кажется, что западные страны как минимум экономически устойчивее, чем восточные. Разве не так?
Экономическое и политическое состязание мусульманский мир действительно пока проигрывает. И проигрывает его Западу. Объяснений этому множество, но я бы выделил одно. У мусульман в отличие от христиан не было реформаторства, которое качественно изменило понятие единобожия.
Попытки реформировать ислам предпринимаются со второй половины XIX века. Но пока ничего не получается. Исламскому миру ближе фундаментализм, призывающий вернуться к корням, то есть к фундаменту веры.
Превалирует убеждение, что сначала надо повторить путь предков, построить исламское государство, как сделал это в VII в. пророк Мухаммад. После — переосмысливать, что получилось, а что нет и проводить реформы. То есть для ислама характерна своего рода возвратная идеология.
Но тенденция, что исламисты приходят к власти во многих странах, говорит о том, что мусульмане, так или иначе, адаптируются к современному миру. Им приходится иметь дело с западной моделью мировой экономики, и они пытаются встроиться.
Что означает растущая популярность исламизма для Центральной Азии и светской формы правления, характерной для всех пяти стран региона?
Важно понимать специфику региона. С одной стороны, Центральная Азия в прошлом — часть СССР, где религия формально была под запретом. Это наложило на регион отпечаток светскости, который отличает его, например, от религиозных соседей — Афганистана, Пакистана, Турции.
С другой стороны, вспомните, что было в 1990-х – начале 2000-х гг. Провозгласив независимость, центральноазиатские страны вспомнили о своей принадлежности к мусульманской умме. В некоторых странах региона ислам оказался не просто религией, он покусился на основы государственности.
Гражданская война в Таджикистане, Баткентские столкновения, теракты в Узбекистане, а потом и кровавый Андижан — все эти события были связаны с исламом. В результате жесткий авторитаризм стал для властей лучшим средством от исламских радикалов.
Сейчас в Центральной Азии радикальный ислам не представляет серьезной угрозы. Но жители региона в большинстве исповедуют ислам, а значит — остаются частью мусульманского мира. Как бы власти не давили, идеи исламизма присутствуют в сознании людей. Количество узбеков, киргизов, таджиков, которые воевали в рядах ИГ, доказывает прочность связей региона с мусульманским миром. Даже властям не под силу их контролировать.
Никуда не делись и корни социального протеста. Экономические последствия коронавируса могут их обнажить. Учитывая, что в странах нет нормальной оппозиции, нельзя исключать, что протест может выплеснуться через религию.
Раньше власти региона не церемонились с теми, кто связан с терроризмом. Сегодня все чаще говорят, что одумавшихся радикалов пытаются вернуть к мирной жизни. Что изменилось?
Власти не видят в них серьезной опасности. Важно понимать, что возвращающиеся в регион радикалы из Сирии и Ирака первое время живут как в вакууме — авторитета на родине никакого, в боях за создание халифата ничем особенным не отличились. Многие были разочарованы тем, что вместо строительства исламского государства им пришлось резать головы и убивать. Они верили, что едут в Сирию и Ирак строить справедливое общество и мирными методами вразумлять неверных. Центральноазиатские власти это осознают, поэтому и не устраивают жесткого приема на родине.
Но у всех побывавших в рядах ИГ радикалов так или иначе изменена психика. В боях они получили исламистский заряд, и выбить его непросто. Человек может подстраиваться под жизнь в светском обществе, но корни радикализма никуда не денутся.
Наверняка, вернувшиеся из Сирии и Ирака люди продолжают пользоваться на родине Интернетом, социальными сетями. Значит и связь с духовными наставниками из ИГ не прерывается?
Интернет действительно забит исламистскими материалами. Но всемирная сеть — это не только радикализация, но и фактор сдерживания. Можно продемонстрировать свою верность в сети и больше не высовываться. Совершать какие-то насильственные действия не надо.
Вместе с тем, если в Центральной Азии произойдет серьезный экономический или социальный кризис, то протест может вылиться в религиозной форме. Учитывая, что в странах региона нет реальной оппозиции, через которую можно донести до власти недовольство, никакой иной формы протеста, кроме религиозной, у жителей нет.
Необходимость в исламистской идеологии отпадет сама собой, когда в странах региона появится настоящая оппозиция. Люди смогут через оппозиционных депутатов в парламенте выражать свое недовольство. Ниша исламистов существенно сузится.
Давайте обсудим ситуацию в Узбекистане. Можно ли говорить, что Шавкат Мирзиеев в отличие от Ислама Каримова не преувеличивает угрозу радикального ислама?
Скорее Мирзиеев спокойнее относится к исламизму. Что касается Каримова, то тут надо понимать, почему он так опасался религиозных радикалов.
Карьеру Каримов начал с должности ответственного секретаря Кашкадарьинского областного комитета Компартии. На этом посту он много занимался идеологической работой. Став президентом независимого Узбекистана, первой серьезной проблемой для него стала идеология исламизма.
В девяностые годы первый узбекский лидер боролся с «Исламским движением Узбекистана» (ИДУ), Хизб ут-Тахрир. Баткенские события в 1999 году, когда между боевиками ИДУ и вооруженными силами Узбекистана и Киргизии произошли столкновения, заставили узбекского лидера ужесточить отношение к религиозным фанатикам. Потом последовали теракты в Ташкенте, события 11 сентября 2001 г. в США, Андижан 2005 г. Все они были связаны с угрозой исламизма, поэтому Каримов и закручивал гайки в стране в отношении религиозных фанатиков.
Мирзиеев в этом смысле пришел на все готовое. Исламисты запуганы или выдавлены из страны. Система продолжает работать, и нынешнему президенту не нужна каримовская активность в борьбе с радикалами. Наоборот, пользуясь сформовавшейся религиозной стабильностью, Мирзиеев показывает себя более снисходительным к исламизму. Отсюда разговоры, что возвращающиеся на родину боевики ИГ — это заблудшие люди и им надо помочь вернуться к нормальной жизни. Но снисходительность не означает мягкость. Власти продолжают пристально следить за всеми чрезмерно увлеченными исламом людьми.
И все же начатые Мирзиеевым реформы в Узбекистане — это угроза или возможность для исламистов?
Давайте посмотрим с другой стороны. Мирзиеев понимает тенденцию — исламизм так или иначе усиливается в мире, и игнорировать это бессмысленно. Лучше пытаться как можно скорее найти с исламистами общий язык.
Вскоре после прихода к власти Мирзиеев открыл Центр исламской цивилизации. Потом амнистировал тех, кого Каримов посадил в тюрьмы за исламизм.
Вместе с тем сотрудники Службы государственной безопасности Узбекистана продолжают грозить радикалам. То есть власти сочетают метод кнута и пряника.
А как обстоят дела с угрозой радикального ислама в других странах Центральной Азии?
Интересна ситуация в Казахстане. Некоторые утверждают, что исламистской угрозы там нет. Есть и обратное мнение, что Казахстан как раз самое опасное место. Несколько лет назад в стране были теракты, и версия, что организаторами были исламисты, считается основной.
Религиозные настроения сильны на востоке и на юге Казахстана, где проживает большая уйгурская диаспора. Да и сами казахи становятся более религиозными. Есть еще западные регионы, где проживают татары, кавказцы и другие этносы, исповедующие ислам. Там тоже имели место теракты. Борьба с радикалами ведется, но корни исламизма пущены глубоко.
Год правления Токаева отмечен многочисленными митингами и протестами. Связаны они не столько с личностью нового президента, сколько с накопившимися социально-экономическими и политическими проблемами. Если силой подавлять протест, то это может иметь негативные последствия. Недовольство и в этой стране может вылиться через религиозные формы. Пока создается впечатление, что власти это понимают и, наоборот, пытаются либерализовать законодательство о митингах.
В СМИ встречались публикации о том, что арабские страны через гранты и инвестиции продвигают в Центральной Азии (особенно в Казахстане), идеи исламизма. Насколько обоснованы эти опасения?
Я бы не стал преувеличить данную угрозу. Сегодня даже Саудовская Аравия занялась реформами, и продвигать свою «мягкую силу» через религию в светской Центральной Азии — не самый умный ход. Когда шла война в Чечне, а в странах СНГ происходили теракты, то эти события действительно связывали с арабским влиянием. Сегодня ситуация иная. Даже если ближневосточные гранты и инвестиции в регион действительно увеличились, то это не означает автоматического роста популярности идей исламизма.
Монархии Персидского залива прекрасно знают, что религия в Центральной Азии под контролем властей. Зачем рисковать?
Посмотрите на Таджикистан. Правительство монополизировало там ислам. Детям младше шести лет запрещено посещать мечеть. Нельзя отмечать религиозные свадьбы. Конечно, правила нарушаются, но власть все равно продолжает давить.
Давление на исламистов привело к тому, что в стране была запрещена Партия исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ). У партии было много сторонников, но теперь они ушли в подполье или присоединились к более радикальным исламистским группировкам.
Если в Центральной Азии возникнет какая-то угроза на религиозной почве, то начнется все с Таджикистана. Причем толчком могут стать вполне светские события — тот же транзит власти, который Рахмон сейчас активно готовит. Опыт показывает, что когда светские партии давят, то многие сторонники бегут в ислам.
Когда говорят об опасениях России и Китая в связи с транзитом власти в Таджикистане, имеется ли в виду и угроза исламизма?
Думаю, что внешние игроки не сильно беспокоятся по поводу таджикского транзита. Кто бы ни пришел к власти, Душанбе не обойтись без внешней поддержки. Москва и Пекин — два основных инвестора, поэтому любой таджикский президент будет поддерживать с ним хорошие отношения и прислушиваться к советам.
Хотелось бы подробнее поговорить о ПИВТ. Насколько обоснованным, на ваш взгляд, было решение таджикских властей закрывать эту партию?
Глупое решение. Закрывая партию умеренных исламистов, власти Таджикистана сами же радикализируют исламский протест. ПИВТ стабильно поддерживали около 20% жителей страны. Теперь сторонники партии ушли в подполье. Они могли примкнуть к более опасным исламистским течениям. Когда существовала ПИВТ ситуация была как минимум спокойнее.
Большинство населения Центральной Азии исповедует ислам, и в странах должны быть исламские партии. Тогда радикальные исламисты не будут лезть на рожон. Причем если члены легальных исламистских партий в странах региона получат посты во власти, то начнут думать, как работать. Появится больше ответственности и будет не до протестов. Придется подстраивать свои идеи исламизма к обязанностям на посту. Опыт Туниса, Египта, Марокко, Турции это подтверждает.
Не получится все время ссылаться на постсоветизм Центральной Азии и полагать, что идеи исламизма там не приживутся. Новое поколение жителей региона — те, кому сейчас по 30–40 лет, и они уже другие. Советский период они почти не помнят. Ислам для многих из них ближе и понятнее, чем СССР.
Политические режимы стран Центральной Азии всегда отличались тем, что умело использовали угрозы исламизма для оправдания собственного авторитаризма. Будет ли признание исламизма означать ослабление авторитаризма в регионе?
Любому авторитарному режиму нужна угроза. И отказаться от нее — значит поставить под сомнение свои методы правления. А с какой еще глобальной угрозой бороться в Центральной Азии, как не с исламизмом. Не с Америкой же бороться. Да и Китай назвать угрозой региону можно с натяжкой. Исламизм — та самая угроза.
Россия и Китай эту борьбу даже поощряют, так как она позволяет и им обосновывать и расширять свое военно-политическое присутствие в регионе. Угроза исламизма устраивает всех. Даже если она исчезнет, вряд ли борьба прекратится. Играть на страхах выгодно всем, соответственно исламизм еще долго будет в числе основных угроз безопасности Центральной Азии.
Если нахождение исламистов во власти — это новая нормальность, то значит и странам Центральной Азии придется с этим жить. Готовы ли они к дискуссии о будущем исламизма в регионе?
Страны региона давно в ней участвуют. Каким бы светским ни был регион, он остается частью мусульманской цивилизации. Советский, постсоветский — назовите хоть как, но все равно речь об исламе. Какого-то особо ислама нет.
Важно понять, кем себя ощущают те жители Центральной Азии, кому сейчас по 18–20 лет. Многие из них владеют иностранными языками, ездят по миру, но при этом даже больше, чем родители чувствуют себя мусульманами. Именно эти молодые люди придут к власти через 20–30 лет. Они будут больше интегрированы в исламский мир, чем нынешние политики. Но важно, чтобы баланс между светскостью и религией был сохранен. А это как раз в руках нынешнего поколения политиков.
Международный семинар «Белые пятна в изучении Южной Азии — III” 22 – 23 января 2019 г. (г. Гаухати, штат Ассам, Индия)
Центр изучения Юго-Восточной Азии (CSEAS) и Кафедра иностранных языков Университета Гаухати, Ассам, Индия приглашают Вас принять участие в Симпозиуме, включающем Семинар «Белые пятна в изучении Южной Азии — III”, который будет организован и проведён 22-23 января 2019 г. в Университете Гаухати, Ассам, Индия, совместно с Международным учебно-научным центром изучения Южной Азии Российского государственного гуманитарного университета, Москва, Россия. Ранее два семинара «Белые пятна в изучении Южной Азии” были организованы и проведены в 2011 и 2013 гг. Международным учебно-научным центром изучения Южной Азии Российского государственного гуманитарного университета
Проблематика семинара
Южная Азия объединяет восемь стран: Афганистан, Бангладеш, Бутан, Индию, Мальдивы, Непал, Пакистан и Шри Ланку, – связанных общим происхождением и историей – цивилизацией долины Инда. Географически Южная Азия простирается от центра континента достигая в Индийском океане почти до экватора. Индийский океан, Гималаи и восточная часть Иранского нагорья – вот естественные границы Южной Азии. Аравийское море омывает Пакистан и Индию с запада, а Бенгальский залив – Индию и Бангладеш – с востока. На западе естественной границей региона является пустыня, которую Пакистан делит с Ираном. Такое географическое положение объединяет все восемь стран политически в южноазиатский субрегион.
В этом регионе возникли две великие мировые религии – индуизм и буддизм при том, что здесь проживает большое количество мусульман и последователей других религий. Индуизм, ислам и буддизм – три основные религии Южной Азии. Сикхизм – основная религия Пенджаба, расположенного у северной границы Индии с Пакистаном.
Своеобразие политических систем Южной Азии придаёт региону политическую и геостратегическую неповторимость. Такие страны, как Бангладеш, Пакистан и Мальдивы, обладают богатой историей перехода демократии и консолидации через периоды авторитаризма и правления военных режимов. Бутан, несмотря на малую территорию, сделав валовое национальное счастье (GNH) основным экономическим показателем, привлёк внимание всего мира к этому региону, проводя политику, направленную на достижение самодостаточное устойчивое развитие и мир.
Страны Южной Азии отличаются этнолингвистическим плюрализмом, являющимся основным фактором роста напряжённости в отношениях между ними и причиной возникновения внутренних конфликтов в форме националистических и сепаратистских движений. В регионе сильна также угроза терроризма, не только затормозившего социальное и национальное развитие, но и подрывающего основы взаимопонимания и гармоничного развития входящих в него стран. Кроме того, пограничные конфликты между странами региона превращают его во взрывоопасную и стратегически нестабильную часть мира. Попытки Южноазиатской ассоциации регионального сотрудничества (SAARC) политически и экономически сплотить страны Южной Азии потерпели провал из-за напряжённых отношений между ними.
Трансграничная миграция повышает степень напряжённости в регионе. Укрепление неолиберальной экономики в странах региона создаёт как новые возможности, так и новые вызовы. Во многих странах региона наблюдается прогресс в увеличении валового внутреннего продукта (GDP). Однако это сопровождается ростом экономического и социального неравенства. Экономический рост вместе с ростом неравенства приводят к социальным взрывам. Отход от государственного регулирования и приватизация базовых услуг порождают новые формы неравенства и незащищённости, создают угрозы экологии и совместно используемым ресурсам.
На организуемом симпозиуме, включающем проведение междисциплинарного семинара, будут подняты перечисленные выше проблемы как в отношении той или иной страны, так и в отношении региона в целом.
Проблемы и области, которые будут обсуждаться на симпозиуме:
1. Южная Азия как регион
2. Культурное пространство Южной Азии – различные аспекты культурных ландшафтов, в т.ч. религиозное разнообразие, языковая и социальная мозаика.
3. Общее историческое родство – историческое развитие и взаимосвязи южноазиатского региона в древности, средневековье, колониальную и постколониальную эпохи
4. Пути и возможности государственного развития в Южной Азии
5. Регионализм и интеграция в Южной Азии: тенденции, проблемы и перспективы
6. Место и роль России в Южной Азии
Общие рекомендации
Организаторами симпозиума являются Центр изучения Юго-Восточной Азии и Кафедра иностранных языков Университета Гаухати совместно с The Centre for South East Asian Studies and the Department of Foreign Languages, Gauhati University together with the Международным учебно-научным центром изучения Южной Азии и Факультетом международных отношений и зарубежного регионоведения Российского государственного гуманитарного университета.
Цель симпозиума – дать представление о том ещё неизведанном что предстоит открыть и описать.
К участию в симпозиуме приглашаются также магистры и аспиранты.
Каждому докладчику будет предоставлено 15 минут для презентации и 10-15 минут для обсуждения.
Рабочий язык семинара – английский.
Желающие принять участие могут направлять тезисы по следующим адресам:
Отношения с исламом как политическим институтом и идеологией пока не определены ни в одной из стран Средней Азии. В соответствии с джефферсоновской моделью демократии ислам вообще не упоминается в их конституциях. Напротив, там подчеркивается принцип равенства всех религий и отделения церкви от государства. Однако стремительный рост исламского радикализма в 90-х годах заставил местные власти, если не де-юре, то де-факто заняться этой проблемой. О том, как она решается в разных странах Средней Азии, рассказал на конференции в вашингтонском Центре Вудро Вильсона таджикский политолог Камаледдин Абдулаев.
«Подчинение, подавление, сотрудничество: таковы три основные модели взаимоотношений государства с исламом в Средней Азии, — говорит Камаледдин Абдулаев. — Первая модель наиболее последовательно прослеживается в Узбекистане. Ташкент постоянно использует силу для консолидации власти и уничтожения всех реальных и потенциальных соперников. Власти пытаются создать официальный ислам, полностью отстраненный от политики. Но это им явно не удается. Более того, попытки подчинить ислам порождают усиление радикального фундаментализма. Муллы-назначенцы не пользуются никаким авторитетом в народе, и многие верующие вступают в подпольные исламские организации, которые крайне враждебно относятся к секулярному правительству. На первом месте среди них Исламское движение Узбекистана (ИДУ) — ближайший союзник Усамы бин Ладена и «Аль-Кайды» в Средней Азии».
Примечательно, что ИДУ зародилось как вполне мирное движение умеренного толка. Но в 1988 году был принят закон о религии и религиозных организациях, который еще больше ужесточил ограничения на свободу вероисповедания советских времен и легализовал жестокое преследование исламского активизма. Лишенное возможности законного участия в политическом процессе, ИДУ начало стремительно радикализироваться. Целью движения стало свержение режима. Кровавые рейды боевиков ИДУ в Узбекистане и Таджикистане доказали полную несостоятельность модели подчинения ислама, говорит Камаледдин Абдулаев.
Столь же негативно, по его словам, показала себя и модель подавления, практикуемая в Туркменистане: «Американская комиссия по оценке состояния религиозной свободы в мире внесла Туркменистан — вместе с Ираном, Ираком и Суданом — в список стран, где свобода вероисповедания подавляется самым грубым образом. В Туркменистане запрещена любая религиозная деятельность, кроме той, что проводят официальный совет мусульман-суннитов и русская православная церковь. Основанному на племенной иерархии авторитарному режиму Сапармурата Ниязова пока удается уничтожать любые ростки исламского активизма, но совершенно очевидно, что в стране неминуемо появятся радикальные организации типа Исламского движения Узбекистана, которые так же, как и ИДУ, станут угрозой для всего региона».
На фоне Туркменистана и Узбекистана Таджикистан представляется чуть ли не идеалом секулярно-религиозной гармонии. До идеала ему, конечно, далеко, замечает Камаледдин Абдулаев, но модель сотрудничества, разработанная в Душанбе, приносит вполне положительные результаты: «В 1999 году в Конституцию была внесена поправка, разрешившая создание партий демократического, религиозного и атеистического характера. Поправка, бесспорно, звучит наивно — как будто партия не может быть одновременно религиозной и демократической, но, тем не менее, она позволила легализовать партию Исламского возрождения Таджикистана. И сегодня Таджикистан — единственная страна в Средней Азии, где исламисты — после 10 лет кровопролитной борьбы с властями — начали участвовать в политическом процессе законным путем внутри квазидемократической структуры.
Таджикский политолог признает, что компромисс был достигнут под давлением зарубежных гаранторов мирного соглашения между Душанбе и исламистами, что, конечно, подрывает его легитимность. Не случайно, что на последних парламентских выборах партия Исламского возрождения получила всего 5% голосов, что позволило ей завоевать только 2 депутатских места. Более того, ПИВ построена по принципу мусульманского братства, требующего слепой преданности лидеру, что также мешает ей функционировать как полноценная демократическая партия».
И тем не менее, говорит Камаледдин Абдулаев, таджикская модель при всей своей несовершенности убедительно доказала, что только сотрудничество с исламистами дает надежду на установление гармоничных отношений между секулярным государством и исламом.
Абдулаев решительно не согласен с теми, кто опасается, что сотрудничество с исламистами проложит путь к власти радикальному фундаментализму. Он советует четко разграничивать религиозный политический активизм и исламизацию среднеазиатских стран. «Исламские ритуалы, уклад жизни и символы постепенно становятся неотъемлемой частью жизни средне-азиатов, — говорит Абдулаев. — К примеру, во время священного месяца Рамазан большинство населения — неверующего и далекого от исламского активизма — соблюдало пост. Мне в этом видится зарождение плюрализма и реинтерпретации ислама».
«Это глубоко положительное явление, достойное всяческой помощи и поддержки, — говорит Камаледдин Абдулаев, — и западные страны должны серьезно об этом задуматься. Поддержка жестоких антидемократических режимов под предлогом искоренения исламского терроризма может оттолкнуть среднеазиатов от Запада (в первую очередь от США) — и бросить их в объятия исламских радикалов. И напротив, поддержка общественных дебатов и процесса самоосмысления поможет сближению Запада и Средней Азии.
Самая распространенная религия в современной Центральной Азии — ислам. Также жители региона исповедуют христианство, буддизм, иудаизм и другие мировые религии.
Не ушло в небытие и язычество. Наряду с мусульманскими праздниками — Курбан-байрам (праздник жертвоприношение) и Орозо-айт (праздник окончания поста Орозо) — отмечается и вполне себе языческий Новый год – Нооруз и Масленица.
Kaktakto вспомнил, какие верования и культы были на территории современной Центральной Азии до того, как в регион пришел ислам. Кстати, почитатели ниженазванных культов и верований существуют и в настоящее время.
№1. Шаманизм
Фото: КОБ-Медиа
Период расцвета шаманистических верований совпадает со временем существования Тюркского каганата. Это ранняя форма религии, которая основывалась на том, что у каждой вещи, животного, природного явления есть душа. Древние тюрки называли свою религию ком.
Они верили, что все окружающее их появилось из ничего при помощи верховного правителя. Для этого культа характерно также наличие тотемных животных и явлений.
№2. Тенгрианство
Фото: Комсомольская правда Казахстан
Из шаманизма выросло и другое верование тюрко-монгольских кочевников – поколонению великому Небу – Тенгри.
В тенгрианстве сохранялась вера в бессмертие не только души, но и физического тела, то есть считалось, что смерть — это сон, и наступит день, когда человек очнется ото сна. Поэтому рядом с человеком в могилу помещали вещи, которые будут необходимы человеку в его новой жизни.
Еще одним важным моментом в тенгрианстве является признание дуальности мира. То есть все в мире имеет пару: люди делятся на отцов и матерей, у неба есть земля, у горы есть низина, у тьмы есть свет.
№3. Зороастризм
Фото: pro-veru.ru
В VI-VII веках часть населения Средней Азии исповедовало зороастрийскую религию. Зороастрийцы преобладали в Хорезме, Согде и Чаче.
Согласно воззрениям зороастризма, в мире борются два начала — добро и зло. Добро олицетворяет бог Ахурамазда и его помощники, которые персонифицировали идеи добромыслия, правдивости, совершенства, бессмертия и т. д. Зло — бог Анхра-майнью и его покровители, дэвы (злые духи).
Человек создан Ахурамаздой, но свободен в своих мыслях и поступках и поэтому доступен воздействию духов зла. Он должен своими мыслями, словами, делами, а также телесной чистотой бороться против злых существ.
По учению зороастрийцев, вселенная состоит из четырех стихий: огня, земли, воды и воздуха. Они были священными. Запрещалось осквернять их грязными вещами. Вплоть до того, что запрещалось тела усопших предавать земле, огню, воде или оставлять на траве. В доме, где жил усопший, несколько дней не жгли огонь, не готовили пищу. Тела умерших оставляли на каменистых возвышенностях или на крыше дахмы — мавзолея, специально построенного за пределами города. После того, как хищники съедали мягкие ткани, а солнце до желтизны высушивало кости, их собирали в урну и переносили в специальную гробницу.
№4. Несторианство
Караван-сарай Таш-Рабат (Кыргызстан) был построен в XV веке на месте более древнего монастыря IX-X веков. Фото: baibol.kg
Задолго до появления первых исламских проповедников на территории современной Центральной Азии процветало одно из направлений христианства — несторианство с центром в Самарканде.
В VI веке в Самарканде была учреждена епископская кафедра, а в VIII веке — митрополия. Арабские авторы VIII-IX веков в своих произведениях также упоминают о христианах, живших в Бухаре, Самарканде и Семиречье.
О существовании в этих областях христианских общин свидетельствуют и археологические находки — христианские надписи на тюркском, согдийском и сирийском языках. Так, например, на фрагменте керамики, найденном в Коштепе вблизи Ургута, изображен один из основных обрядов христиан — крещение. Священник в длинной рясе держит в левой руке книгу, а в правой — крест и стоит перед верующим, изображенным без головного убора коленопреклоненным. Поэтому оно, прежде всего, было принято купцами в городах, знатью, занимавшейся международной торговлей, и местными правителями.
Культ прекратил свое существование в VIII веке, когда регион захватили мусульманские племена.
№5. Манихейство
Фото: philologist.livejournal.c
Манихейство на территории Средней Азии распространялось из сасанидского Ирана через Мерв, вдоль караванных путей. По преданию, первым распространителем манихейства был один из ближайших учеников Мани — мар Аммо (Фома).
Манихейство представляет собой сложную религиозную систему, в основе которой лежит драматический миф, главные сюжеты которого — творение мира и человека, судьба человека в мире и пути его спасения.
