Дорогие маленькие и большие читатели!
В этой книге говорится про смех и про деньги.
Смех объединяет людей всего мира. И в московском метро, и в нью-йоркском смеются точно так же, как в парижском. Остроумной шутке так же весело улыбнутся в Токио, Каире и Праге, как в Мадриде, Копенгагене и Стокгольме. К настоящим богатствам, таким, как счастье, мир, человечность, деньги никакого отношения не имеют. А вот смех имеет, да ещё какое!
Когда кто-нибудь вот так, как в этой книге, променяет свой смех на деньги, это очень печально. Ведь это значит, что он променял настоящее богатство на фальшивое — счастье на роскошь, и пожертвовал свободой, которую дарит нам смех. Смейтесь, дорогие читатели, над теми, кто считает, что всё на свете продаётся за деньги, и их оружие заржавеет и придёт в негодность!
А теперь запаситесь вниманием и терпением, и вы узнаете, какой трудный, запутанный и горький путь прошёл один мальчик — звали его Тим Талер, прежде чем понял, как дорог смех и даже самая обыкновенная улыбка.
Джеймс Крюс.
Эту историю рассказал мне один человек лет пятидесяти; я познакомился с ним в Лейпциге, в типографии, куда он так же, как и я, заходил узнавать, подвигается ли дело с печатанием его книги. (Речь в этой книге, если не ошибаюсь, шла о кукольном театре.) Человек этот поразил меня тем, что, несмотря на свой возраст, смеялся так сердечно и заразительно, словно десятилетний мальчик.
Кто был этот человек, я могу только догадываться. И рассказчик, и время действия, и многое другое в этой истории так и осталось для меня загадкой. (Впрочем, судя по некоторым приметам, главные её события развернулись около 1930 года.)
Мне хотелось бы упомянуть, что записывал я эту историю в перерывах между работой на оборотной стороне бракованных гранок — длинных-предлинных листов второсортной бумаги. Потому и книга разделена не на главы, а на «листы», но листы эти, собственно говоря, и есть не что иное, как главы.
И ещё одно предупреждение. Хотя в этой книге говорится про смех, смеяться читателю придётся не так уж часто. Но, пробираясь её путями сквозь темноту, он будет, сколько бы ни кружил, всё ближе и ближе подходить к свету.
КНИГА ПЕРВАЯ ПОТЕРЯННЫЙ СМЕХ Что ж, по рукам, король! Но, право, верь,Смех означает: человек не зверьТак человек природой награждёнКогда смешно, смеяться может он!Из пролога кукольной комедии
VadikV
103
Джеймс Крюс: «Тим Талер, и
ли Проданный смех»
Джеймс Крюс
Тим Талер, или Проданный смех
«Тим Талер, или Проданный смех»: АСТ, Астр
ель, Транзиткнига; Москва; 2004
ISBN 91df1929-4602-102a-a782-343779b830c7
Оригинал : James Kr ь’75
ss, Timm Thaler oder Das verkaufte Lachen
Перевод: А. Исаева
Аннотация
Ты слышишь весёлый и заливисты
й смех? Он звенит, словно тысяча серебряных колокольчиков. Кто хоть раз ус
лышал этот смех, не забудет его никогда! Так смеётся замечательный мальч
ишка по имени Тим Талер. Смех Ц его главное сокровище.
Но однажды Тим позабыл об этом и совершил ужасную сделку.
Джеймс Крюс
Тим Талер, или Проданный смех
Дорогие маленькие и большие читатели!
В этой книге говорится про смех и про деньги.
Смех объединяет людей всего мира. И в московском метро, и в нью-йоркском с
меются точно так же, как в парижском. Остроумной шутке так же весело улыбн
утся в Токио, Каире и Праге, как в Мадриде, Копенгагене и Стокгольме. К наст
оящим богатствам, таким, как счастье, мир, человечность, деньги никакого о
тношения не имеют. А вот смех имеет, да ещё какое!
Когда кто-нибудь вот так, как в этой книге, променяет свой смех на деньги, э
то очень печально. Ведь это значит, что он променял настоящее богатство н
а фальшивое Ц счастье на роскошь, и пожертвовал свободой, которую дарит
нам смех. Смейтесь, дорогие читатели, над теми, кто считает, что всё на свет
е продаётся за деньги, и их оружие заржавеет и придёт в негодность!
А теперь запаситесь вниманием и терпением, и вы узнаете, какой трудный, за
путанный и горький путь прошёл один мальчик Ц звали его Тим Талер, прежд
е чем понял, как дорог смех и даже самая обыкновенная улыбка.
Джеймс Крюс.
Эту историю рассказал мне один человек лет пятидесяти; я познакомился с
ним в Лейпциге, в типографии, куда он так же, как и я, заходил узнавать, подви
гается ли дело с печатанием его книги. (Речь в этой книге, если не ошибаюсь,
шла о кукольном театре.) Человек этот поразил меня тем, что, несмотря на св
ой возраст, смеялся так сердечно и заразительно, словно десятилетний мал
ьчик.
Кто был этот человек, я могу только догадываться. И рассказчик, и время дей
ствия, и многое другое в этой истории так и осталось для меня загадкой. (Вп
рочем, судя по некоторым приметам, главные её события развернулись около
1930 года.)
Мне хотелось бы упомянуть, что записывал я эту историю в перерывах между
работой на оборотной стороне бракованных гранок Ц длинных-предлинных
листов второсортной бумаги. Потому и книга разделена не на главы, а на «ли
сты», но листы эти, собственно говоря, и есть не что иное, как главы.
И ещё одно предупреждение. Хотя в этой книге говорится про смех, смеяться
читателю придётся не так уж часто. Но, пробираясь её путями сквозь темнот
у, он будет, сколько бы ни кружил, всё ближе и ближе подходить к свету.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПОТЕРЯННЫЙ СМ
ЕХ
Что ж, по рукам, король! Но, пра
во, верь,
Смех означает: человек не зверь
Так человек природой награждён
Когда смешно, смеяться может он!
Из пролога кукольной комедии
«Гусь, гусь Ц приклеюсь, как
возьмусь!»
1. МАЛЬЧИК ИЗ ПЕРЕУЛКА
В больших городах с широкими улицами и теперь ещё встречаются переулки т
акие узкие, что можно, высунувшись из окошка, пожать руку соседу из окошка
напротив. Иностранные туристы, которые путешествуют по свету с большим з
апасом денег и чувств, случайно очутившись в таком переулочке, всегда во
склицают: «Как живописно!» А дамы вздыхают:
«Какая идиллия! Какая романтика!» Но эта идиллия и романтика Ц одна види
мость, потому что в таких переулках обычно живут люди, у которых совсем ма
ло денег. А тот, у кого в большом богатом городе так мало денег, нередко ста
новится угрюмым и завистливым. И дело тут не только в людях, тут дело в сам
их переулках.
Маленький Тим поселился в таком переулке, когда ему было три года. Его вес
ёлая круглолицая мама тогда уже умерла, а отцу пришлось наняться подсобн
ым рабочим на стройку, потому что в те времена не так-то легко было найти х
оть какую-нибудь работу. И вот отец с сыном переехали из светлой комнаты с
окнами на городской сад в узкий переулок, вымощенный булыжником, где все
гда пахло перцем, тмином и анисом: в переулке этом стояла единственная во
всём городе мельница, на которой мололи пряности. Вскоре у Тима появилас
ь худощавая мачеха, похожая на мышь, да ещё сводный брат, наглый, избалован
ный и такой бледный, словно лицо ему вымазали мелом.
Хотя Тиму только исполнилось три года, он был крепким и вполне самостоят
ельным пареньком, мог без всякой посторонней помощи управлять океански
м пароходом из табуреток и автомашиной из диванных подушек и на редкость
заразительно смеялся. Когда его мама была ещё жива, она хохотала до слёз,
слушая, как Тим, пустившись в далёкое путешествие по воде и по суше на свои
х подушках и табуретках, весело выкрикивает: «Ту-ту-ту! Стоп! Аме-е-рика!» А
от мачехи он за то же самое получал шлепки и колотушки. И понять этого Тим
не мог.
Да и сводного брата Эрвина он понимал с трудом. Свою братскую любовь тот п
роявлял весьма странным способом: то кидался щепками для растопки, то ма
зал Тима сажей, чернилами или сливовым джемом. И уж совсем непонятно было,
почему доставалось за это не Эрвину, а Тиму. Из-за всех этих непонятных ве
щей, приключившихся с ним на новой квартире в переулке, Тим почти совсем р
азучился смеяться. Только когда отец бывал дома, звучал ещё иногда его то
ненький, заливистый, захлёбывающийся смех.
Но чаще всего отца Тима не было дома. Стройка, на которую он нанялся, наход
илась на другом конце города, и почти всё свободное время уходило у него н
а дорогу. Он и женился-то во второй раз главным образом для того, чтобы Тим
не сидел целый день дома один. Только по воскресеньям ему удавалось тепе
рь побывать вдвоём со своим сыном. В этот день он брал Тима за руку и говор
ил мачехе:
Ц Мы пошли гулять.
Но на самом деле он шёл вместе с Тимом на ипподром и ставил на какую-нибуд
ь лошадь, совсем немного, мелочишку, то, что удалось скопить за неделю поти
хоньку от жены. Он мечтал, что в один прекрасный день выиграет целую кучу д
енег и опять переберётся с семьёй из узкого переулка в светлую квартиру.
Но, как и многие другие, он напрасно надеялся на выигрыш. Почти всякий раз
он проигрывал, а если и выигрывал, то выигрыша едва хватало на кружку пива
, на трамвай да на кулёк леденцов для Тима.
Тиму скачки не доставляли особого удовольствия. Лошади и наездники мель
кали так далеко и так быстро проносились мимо, а впереди всегда стояло та
к много людей, что, даже сидя на плечах у отца, он почти ничего не успевал ра
зглядеть.
Но хотя Тиму было мало дела и до лошадей и до наездников, он очень скоро ра
зобрался в том, что такое скачки. Когда он ехал с отцом домой на трамвае, де
ржа в руках кулёк с разноцветными леденцами, это значило, что они выиграл
и. Когда же отец сажал его на плечи и они отправлялись домой пешком, это зн
ачило, что они проиграли.
Тиму было всё равно, выиграли они или проиграли. Ему так же весело было сид
еть на плечах у отца, как и ехать в трамвае, даже, по правде сказать, ещё весе
лее.
А самое весёлое было то, что сегодня воскресенье и они вдвоём, а Эрвин с ма
чехой далеко-далеко, так далеко, словно их и вовсе нет на свете.
Но, к сожалению, кроме воскресенья, в неделе ещё целых шесть дней. И все эти
дни Тиму жилось так, как тем детям в сказках, у которых злая мачеха. Только
немного похуже, потому что сказка Ц это сказка, начинается она на первой
странице и кончается, ну, скажем, на двенадцатой. А такое вот мучение изо д
ня в день целый год, да ещё не один год, а много лет подряд, Ц попробуй-ка ег
о вытерпи! Тим так привык упорствовать, дерзить, стоять на своём, что, не бу
дь на свете воскресений, он наверняка Ц просто из одного упрямства Ц пр
евратился бы в отпетого сорванца и грубияна. Но так как, к счастью, воскрес
енья всё-таки есть на свете, он остался обыкновенным мальчиком. Даже смех
его звучал по-прежнему: он словно подымался откуда-то из глубины и заканч
ивался счастливым, захлёбывающимся смешком.
Правда, его смех раздавался теперь всё реже и реже. Тим стал замкнутым и го
рдым, невероятно гордым. Только так он и мог защищаться от нападок мачехи,
пилившей его весь день без передышки, хотя иной раз и без всякого злого ум
ысла.
Тим очень радовался, когда пошёл в школу. Теперь он с раннего утра до самог
о обеда был вдали от своего переулка Ц не за полкилометра, а за тридевять
земель. Здесь в свой первый учебный год он стал снова часто смеяться, и слу
чалось, учитель, взглянув на него, забывал, за что собирался сделать ему за
мечание. Теперь Тим и сам старался помириться с мачехой. Стоило ей разок п
охвалить его за то, что он притащил один тяжёлую сумку картошки, и он чувст
вовал себя совершенно счастливым, становился покладистым и сговорчивы
м и готов был помогать ей с утра до вечера. Но, снова получив нагоняй, он опя
ть замыкался, мрачнел и надевал маску гордеца. Тогда к нему было не подсту
питься.
Ссоры с мачехой сказывались на его школьных занятиях. Тим, хоть и был куда
сметливее многих в классе, часто получал отметки хуже других ребят, пото
му что невнимательно слушал, когда учитель объяснял урок. И ещё из-за дома
шних заданий.
Делать дома уроки ему было очень трудно. Только он садился со своей грифе
льной доской за кухонный стол, как появлялась мачеха и прогоняла его в де
тскую Ц комнату, где он спал вместе с Эрвином.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Смейтесь — это помогает.
Читала книжку давно, так что кое-что забылось, кое-что переплелось с фильмом. (Кстати, про фильм, если вы хотите посмотреть классику своего детства, то есть фильм 1981 года, то вам придется идти в одноклассники или еще, кажется на мейл и смотреть его онлайн, потому что в торрентах фильма этого года — нет! Кошмар какой-то. Так что перечитать книгу было сильно полезно и приятно, как любую прекрасную книгу, с которой ты уже знаком и встреча происходит, как со старым другом, у которого ты подмечаешь забытые черты.
Например, начало книга стало намного понятнее.
«В больших городах с широкими улицами и теперь еще встречаются переулки такие узкие, что можно, высунувшись из окошка, пожать руку соседу из окошка, напротив. Иностранные туристы, которые путешествуют по свету с большим запасом денег и чувств, случайно очутившись в таком переулочке, всегда восклицают: «Как живописно!» А дамы вздыхают: «Какая идиллия! Какая романтика!»
Но эта идиллия и романтика — одна видимость, потому что в таких переулках обычно живут люди, у которых совсем мало денег. А тот, у кого в большом богатом городе так мало денег, нередко становится угрюмым и завистливым. И дело тут не только в людях, тут дело в самих переулках.»
Действительно сидя в России с широкими улицами, большими дворами, огромными проспектами, ты смотрел зарубежное кино и глядя не домики впритычку произносил — как живописно. Но оказавшись в стране с такими переулками, ты вдруг понял, что это не живописно — это бедность, это нехватка солнца, это отсутствие дворов, с лавочками, песочницами, и пространством, которое отделяет тебя от шумной улицы. У тебя вообще имелось это пространство в отличие от городов, где ты соседу в соседнем доме руку пожимаешь, потому что у них такого пространства нет и не предвидится. Я живу сейчас в доме, где место под дворик забетонировано и там гаражи (место малюсенькое, чтобы ты развернуться при выезде мог). Рядом дом с садиком, но он только для того, кто живет на первом этаже, все остальные жители этого дома попасть во дворик-садик не могут, у них вообще двора нет, только улица, вышел и привет такой же «живописный» дом. Чтобы «подышать свежим воздухом», на лавочке посидеть, надо тащиться в единственный сквер на три улицы рядом с большой дорогой. Вот такие вот они «живописные» места. Пока смотришь кино, читаешь в книга, пока ты турист, а не житель, ты не понимаешь, что это бедность, это неудобство, ты то живешь в большой квартире с улицами, где можно ходить толпой и сосед не заберется к тебе в квартиру по балкону из дома, напротив. И уже только это очень много рассказывает о том, какая жизнь была у героев книги. Что единственное богатство действительно было только то, что ты носил в себе. Любовь, верность, доброту, дружбу, радостный, закаленный жизнью смех, только это ты и можешь сберечь и приумножить. От этого книга и страшна тем, что Тим продает свой смех.
И книга хороша тем, что она показывает красивых людей, которые встречаются Тиму на его пути. В фильме все происходит быстро, но в книге ты ужасаешься тому сколько лет прошло, прежде, чем Тим обрел свой смех и скорее всего, рядом с друзьями, с надеждой и любовью, он смог бы начать смеяться заново, научился бы, так же как научился улыбаться от одной надежды, что друзья рядом и помогут, но это прекрасно, что он получил свой смех обратно и ему не понадобилось для этого еще столько же лет, на это. Тут важно даже не то, что он опять смеется, тут важно, что у злого гения нет преимущества. Что Тим снова цельный. Это как исправить ошибку, вернуть себя самого себе же) Да еще и с прибытком, потому что рядом друзья, семья, которой так не хватало маленькому мальчику.
Книга прекрасна тем, что показывает человека, который тверд в своих решениях. Он мог стать злым, жадным, бездушным, но это так претило самому мальчику, который воспитывался на любви, доброте, совести и чести, что у него мысли нет выплескивать злость на других, он остается все тем же прекрасным человеком, каким и был. Многие ли из нас могут этим похвастаться. Многие бы не продались бы и не радовались сделке? Книга нехитрым способом напоминает тебе кто ты. Что в действительности важно в этой жизни. Какие они ценности. И заодно прекрасно указывает на то, что тебе мешает жить и не только тебе, а многим людям. Как в любую детскую книгу тут нужно только вчитаться и открывается удивительный мир простых истин, которые мы забываем, пытаемся высмеять или принизить. Сделать их сложнее. Нам кажется наивным подобные высказывания:
«Смейтесь, дорогие читатели, над теми, кто считает, что все на свете продается за деньги, и их оружие заржавеет и придет в негодность!»
А ведь на самом деле рецепт действенный. Да, подходит он не всем, только очень сильным людям. Тех, кого черти боятся. Вспомните всю классику — над нечистью всегда смеялись, дурное до сих пор высмеивают, и тем самым всегда побеждают.
Лист первый
МАЛЬЧИК ИЗ ПЕРЕУЛКА
В больших городах с широкими улицами и теперь ещё встречаются переулки такие узкие, что можно, высунувшись из окошка, пожать руку соседу из окошка напротив. Иностранные туристы, которые путешествуют по свету с большим запасом денег и чувств, случайно очутившись в таком переулочке, всегда восклицают: «Как живописно!» А дамы вздыхают: «Какая идиллия! Какая романтика!»
Но эта идиллия и романтика — одна видимость, потому что в таких переулках обычно живут люди, у которых совсем мало денег. А тот, у кого в большом богатом городе так мало денег, нередко становится угрюмым и завистливым. И дело тут не только в людях, тут дело в самих переулках.
Маленький Тим поселился в таком переулке, когда ему было три года. Его весёлая круглолицая мама тогда уже умерла, а отцу пришлось наняться подсобным рабочим на стройку, потому что в те времена не так-то легко было найти хоть какую-нибудь работу. И вот отец с сыном переехали из светлой комнаты с окнами на городской сад в узкий переулок, вымощенный булыжником, где всегда пахло перцем, тмином и анисом: в переулке этом стояла единственная во всём городе мельница, на которой мололи пряности. Вскоре у Тима появилась худощавая мачеха, похожая на мышь, да ещё сводный брат, наглый, избалованный и такой бледный, словно лицо ему вымазали мелом.
Хотя Тиму только исполнилось три года, он был крепким и вполне самостоятельным пареньком, мог без всякой посторонней помощи управлять океанским пароходом из табуреток и автомашиной из диванных подушек и на редкость заразительно смеялся. Когда его мама была ещё жива, она хохотала до слёз, слушая, как Тим, пустившись в далёкое путешествие по воде и по суше на своих подушках и табуретках, весело выкрикивает: «Ту-ту-ту! Стоп! Аме-е-рика!» А от мачехи он за то же самое получал шлепки и колотушки. И понять этого Тим не мог.
Да и сводного брата Эрвина он понимал с трудом. Свою братскую любовь тот проявлял весьма странным способом: то кидался щепками для растопки, то мазал Тима сажей, чернилами или сливовым джемом. И уж совсем непонятно было, почему доставалось за это не Эрвину, а Тиму. Из-за всех этих непонятных вещей, приключившихся с ним на новой квартире в переулке, Тим почти совсем разучился смеяться. Только когда отец бывал дома, звучал ещё иногда его тоненький, заливистый, захлёбывающийся смех.
Но чаще всего отца Тима не было дома. Стройка, на которую он нанялся, находилась на другом конце города, и почти всё свободное время уходило у него на дорогу. Он и женился-то во второй раз главным образом для того, чтобы Тим не сидел целый день дома один. Только по воскресеньям ему удавалось теперь побывать вдвоём со своим сыном. В этот день он брал Тима за руку и говорил мачехе:
— Мы пошли гулять.
Но на самом деле он шёл вместе с Тимом на ипподром и ставил на какую-нибудь лошадь, совсем немного, мелочишку, то, что удалось скопить за неделю потихоньку от жены. Он мечтал, что в один прекрасный день выиграет целую кучу денег и опять переберётся с семьёй из узкого переулка в светлую квартиру. Но, как и многие другие, он напрасно надеялся на выигрыш. Почти всякий раз он проигрывал, а если и выигрывал, то выигрыша едва хватало на кружку пива, на трамвай да на кулёк леденцов для Тима.
Тиму скачки не доставляли особого удовольствия. Лошади и наездники мелькали так далеко и так
