Содержание
Ледовое побоище
Всю ночь гремела канонада, Был Псков обложен с трёх сторон, Красногвардейские отряды С трудом пробились на перрон. И следом во мгновенье ока Со свистом ворвались сюда Германцами до самых окон Напичканные поезда. Без всякой видимой причины Один состав взлетел к чертям. Сто три немецких нижних чина, Три офицера были там. На рельсах стыли лужи крови, Остатки мяса и костей. Так неприветливо во Пскове Незваных встретили гостей! В домах скрывались, свет гасили, Был город тёмен и колюч. У нас врагу не подносили На золочёном блюде ключ. Для устрашенья населенья Был собран на Сенной парад. Держа свирепое равненье, Солдаты шли за рядом ряд. Безмолвны и длинны, как рыбы, Поставленные на хвосты; Сам Леопольд Баварский прибыл Раздать Железные кресты. Германцы были в прочных касках, Пронумерованных внутри И сверху выкрашенных краской Концерна «Фарбен Индустри». А население молчало, Смотрел в молчанье каждый дом. Так на врагов глядят сначала, Чтоб взять за глотку их потом. Нашлась на целый город только Пятёрка сукиных детей. С подобострастьем, с чувством, с толком Встречавших «дорогих» гостей. Пять городских землевладельцев, Решив урвать себе кусок, Сочли за выгодное дельце Состряпать немцам адресок. Они покорнейше просили: Чтоб им именья возвратить, Должны германцы пол-России В ближайший месяц отхватить. Один из них в особом мненье Просил Сибири не забыть, Он в тех краях имел именье И не хотел внакладе быть. На старой, выцветшей открытке Запечатлелся тот момент: Дворянчик, сухонький и жидкий, Читает немцам документ. Его козлиная бородка (Но он теперь бородку сбрил!), Его повадка и походка (Но он походку изменил!), Его шикарная визитка (Но он давно визитку снял!) — Его б теперь по той открытке И сам фотограф не узнал. Но если он не сдох и бродит Вблизи границы по лесам, Таких, как он, везде находят По волчьим выцветшим глазам. Он их не скроет кепкой мятой, Он их не спрячет под очки, Как на открытке, воровато Глядят знакомые зрачки. А немец, с ним заснятый рядом, В гестапо где-нибудь сидит И двадцать лет всё тем же взглядом На землю русскую глядит.
1240 — 1242 годы
… переветъ держаче съ Немци Пльсковичи и подъвели ихъ Твердило Иванковичь с инеми и самъ поча владети Пльсковымъ съ Немци, воюя села Новгородьская. Новгородская первая летопись. Два дня, как Псков потерян нами, И видно на сто вёрст окрест — Над башней орденское знамя: На белом поле чёрный крест. В больших посадничьих палатах, С кривой усмешкой на устах, Сидит ливонец в чёрных латах С крестами в десяти местах. Сидит надменно, как на пире, Поставив чёрный шлем в ногах И по-хозяйски растопыря Ступни в железных башмаках. Ему легко далась победа, Был мор, и глад, и недород. На Новгород напали шведы, Татары были у ворот. Князёк нашёлся захудалый, Из Пскова к немцам прибежав, Он город на словах отдал им, За это стол и кров стяжав. Когда Изборск был взят измором И самый Псков сожжён на треть, Нашлись изменники, которым Не дало вече руки греть. Былого лишены почёта, Они, чтоб власть себе вернуть, Не то что немцам — даже чёрту Могли ворота распахнуть… Ливонец смотрит вниз, на вече, На чёрный плавающий дым. Твердило — вор и переветчик — Уселся в креслах рядом с ним. Он был и в Риге, и в Вендене, Ему везде кредит открыт, Он, ластясь к немцу, об измене С ним по-немецки говорит. Он и друзья его просили И просят вновь: собравши рать, Должны ливонцы пол-России В ближайший месяц отобрать. Но рыжий немец смотрит мимо, Туда, где свесившись с зубцов, Скрипят верёвками под ними Пять посиневших мертвецов. Вчера, под мокрый вой метели, В глухом проулке псковичи На трёх ливонцев наскочили, Не дав им выхватить мечи. Но через час уже подмога Вдоль узких улочек псковских Прошла кровавою дорогой, Топча убитых и живых. Один кузнец, Онцыфор-Туча, Пробился к городской стене И вниз рванулся прямо с кручи На рыцарском чужом коне. За ним гнались, но не догнали, С огнём по городу прошли, Кого копьём не доконали, Того верёвкой извели. Они висят. Под ними берег, Над ними низкая луна, Немецкий комтур Герман Деринг Следит за ними из окна. Он очень рад, что милосердый, Любезный, рыцарский господь Помог повесить дерзких смердов, Поднявших руку на господ. Они повешены надёжно, Он опечален только тем, Что целый город невозможно Развесить вдоль дубовых стен. Но он приложит все усилья, Недаром древний есть закон: Где рыцаря на пядь впустили, Там всю версту отхватит он. Недаром, гордо выгнув выи, Кривые закрутив усы, Псковские топчут мостовые Его христианнейшие псы.
Глава Третья
…а инии Пльсковичи вбежаша въ Новъ город съ жёнами и съ детьми… Новгородская Первая Летопись Уйдя от немцев сажен на сто, Онцыфор, спешась, прыгнул в лес, По грязи, по остаткам наста С конём в овраг глубокий влез. Он мимо пропустил погоню, И конь не выдал — не заржал. Недаром в жёсткие ладони Онцыфор храп его зажал. Скорее в Новгород приехать! Без отдыха, любой ценой! Пусть длинное лесное эхо Семь суток скачет за спиной! Ещё до первого ночлега Заметил чей-то синий труп И под завязшею телегой Уже распухший конский круп. Потом телеги шли всё чаще, И люди гнали напролом Сквозь колкие лесные чащи, Сквозь голый волчий бурелом. Бросали дом и скарб и рвались Из Пскова в Новгород. Всегда Врагам России доставались Одни пустые города. На третий день над перевозом Он увидал костры, мешки И сотни сбившихся повозок У серой вздувшейся реки. Все ждали здесь, в грязи и стуже, Чтоб лёд с верховий пронесло. Онцыфор снял с себя оружье, С коня тяжёлое седло. На мокрый камень опустившись, Стянул сапог, потом другой И, широко перекрестившись, Шагнул в волну босой ногой. От стужи челюсти стучали, С конём доплыл до скользких скал. С другого берега кричали, Чтоб в Новгород скорей скакал. От холода себя не помня, Он толком слов не расслыхал, Но в знак того, что всё исполнит, Промокшей шапкой помахал. Сквозь дождь и град, не обсыхая, Онцыфор весь остаток дня Гнал в Новгород, не отдыхая, От пены белого коня. Под вечер на глухом просёлке Среди затоптанной земли На конский след напали волки И с воем по следу пошли. Но конь не выдал, слава богу, Скакал сквозь лес всю ночь, пока Не рухнул утром на дорогу, Об землю грохнув седока. Хозяин высвободил ногу, Дорогу чёртову кляня, Зачем-то пальцами потрогал Стеклянный, мокрый глаз коня. Была немецкая коняга, А послужила хорошо… И запинающимся шагом Онцыфор в Новгород пошёл. Да будь хоть перебиты ноги, В дожде, грязи и темноте Он две, он три б таких дороги Прополз молчком на животе. Был час обеденный. Суббота. Конец торговле наступал, Когда сквозь Спасские ворота Онцыфор в Новгород попал. Крича налево и направо, Что псам ливонским отдан Псков, Он брёл, шатаясь, между лавок, Навесов, кузниц и лотков. И, наспех руки вытирая, В подполья пряча сундуки, В лари товары запирая, На лавки вешая замки, Вдоль всех рядов толпой широкой, На вече двинулись купцы, Меньшие люди, хлебопёки, Суконщики и кузнецы. Вслед за посадником степенным, Под мышки подхватив с земли, На возвышенье по ступеням Онцыфора поволокли. И, приподнявшись через силу, Окинув взглядом всё кругом, Он закричал, стуча в перила Костлявым чёрным кулаком: «Был Псков — и нету больше Пскова, Пора кольчуги надевать, Не то и вам придётся скоро Сапог немецкий целовать!»
Глава Четвёртая
На волость на Новгородскую въ то время найдоше Литва, Немци, Чюдь и поймаша по Луге кони вси и скотъ, не на чемъ и оати по селамъ… Летопись Первая Софийская …послаши Новгородцы Спиридона Владыку по Князя Александра Ярославлича Летопись Авраамки Ливонцы в глубь Руси прорвались, Дошли до Луги, Тёсов пал. Под самый Новгород, бахвалясь, Ливонский мейстер подступал. Пергамент подмахнув готовый, Повесил круглую печать, Сам Папа их поход крестовый Благословил скорей начать. Вели войну в ливонском духе: Забрали всё, что можно брать; Детишки мрут от голодухи, По сёлам не на чём орать. Враг у ворот, а князь в отъезде, Который месяц шёл к концу, Как он со всей дружиной вместе В Переяславль ушёл к отцу. На то нашлась своя причина: Князь Александр был мил, пока Громила шведа и немчина Его тяжёлая рука. Но в Новгород придя с победой, Он хвост боярам прищемил И сразу стал не лучше шведа Для них — не прошен и не мил. Бояре верх на вече взяли, Заткнув меньшому люду рот, Дорогу князю показали И проводили до ворот. Теперь, когда с ливонской сворой Пришлось жестоко враждовать, Пошли на вече ссоры, споры: Обратно звать или не звать. Бояр с Владыкою послали, Но кроме этих матерых, Меньшими выбрали послами Похудородней пятерых. Чтоб князь верней пришёл обратно, Чтоб он покладистее был, Послали тех людишек ратных, С которыми он шведа бил. Он помнил их — они на вече Боярам всем наперекор За князя поднимали речи И с топорами лезли в спор. Послали их, а к ним в придачу, Чтоб вышли просьбы горячей, Послали, выбрав наудачу, Двоих спасённых псковичей. Онцыфор ехал вместе с ними; К Переяславлю десять дней Пришлось дорогами лесными Хлестать заморенных коней. Уж третий день, как всё посольство Ответа ждёт, баклуши бьёт И, проклиная хлебосольство, В гостях у князя ест и пьёт. И, громыхая сапогами, Уж третий день посольский дом Большими меряет шагами Архиепископ Спиридон. Возок сломался — не помеха, За пояс рясу подоткнув, Он треть пути верхом проехал, Ни разу не передохнув. Он был попом военной складки, Семь лет в ушкуйниках ходил И новгородские порядки До самой Вятки наводил. Ему, вскормлённому войною, И нынче было б нипочём И заменить стихарь бронёю И посох пастырский — мечом. Три дня терпел он униженья, Поклоны бил, дары носил, Три дня, как снова на княженье Он князя в Новгород просил; Князь не торопится с ответом — То водит за нос, то молчит… Епископ ходит до рассвета И об пол посохом стучит. ………………………….. С рассветом встав, Онцыфор рядом С другим приезжим псковичом Прошёл разок Торговым рядом, Расспрашивая, что почём. Товар пощупал по прилавкам, Послушал колокольный гуд, Сказал купцам переяславским, Что против Пскова город худ. Пошли назад. У поворота В одной из башен крепостных, Скрипя раздвинулись ворота, И князь проехал через них. На скрип запора повернувшись, Увидев княжеский шелом, Два псковича, перемигнувшись, Ему ударили челом. Он задержался, поневоле Их грудью конскою тесня, «Бояре вас прислали, что ли? Хотят разжалобить меня?» Был жилист князь и твёрд как камень, Но неширок и ростом мал, Не верилось, что он руками Подковы конские ломал. Лицом в отцовскую породу, Он от всего отдельно нёс Крутой суровый подбородок И крючковатый жёсткий нос. Сидел, нахохлившись, высоко В огромном боевом седле, Как маленький, но сильный сокол, Сложивший крылья на скале. Не отзываясь, глядя прямо В насечку княжеской брони, Онцыфор повторял упрямо: «От немцев нас оборони!» Князь усмехнулся и внезапно, Коня хлестнувши ремешком, Поворотил коня на Запад И погрозился кулаком. Потом спросил сердито, быстро: Как немцы вооружены, Кого назначили в магистры И крепко ль с Данией дружны. И по глазам его колючим, И по тому, как злился он, Онцыфор понял — немцам лучше, Не ждя его, убраться вон. Онцыфор поднял к небу руку В ожогах, в шрамах, в желваках И закричал на всю округу, Что б слышал бог на облаках: «Пусть чёрт возьмёт меня в геенну, Пусть разразит на месте гром, Когда я на псковскую стену Не влезу первый с топором! Коль не помру до той минуты, Авось, увидишь, князь, меня!» Князь повернул на месте круто И молча прочь погнал коня. Был князь злопамятен. Изгнанья Он новгородцам не простил, Весь город плачем и стенаньем Его б назад не возвратил. Обиды не были забыты, Он мог бы прочь прогнать посла, Но, покрывая все обиды, К пришельцам ненависть росла. Острей, чем все, давно он слышал, Как в гости к нам они ползут, Неутомимее, чем мыши, Границу русскую грызут. Они влезают к нам под кровлю, Под каждым прячутся кустом, Где не с мечами — там с торговлей, Где не с торговлей — там с крестом. Они ползут. И глуп тот будет, Кто слишком поздно вынет меч, Кто из-за ссор своих забудет Чуму ливонскую пресечь. Князь клялся раз и вновь клянётся: Руси ливонцам не видать! Он даже в Новгород вернётся, Чтоб им под зад коленкой дать.
Глава Пятая
Онъ же вскоре градъ Псковъ изгна и Немець изсече, а инехъ повяза и градъ освободи отъ безбожныхъ Немець… Псковская Вторая Летопись Князь первым делом взял Копорье, Немецкий городок сломал, Немецких кнехтов в Приозерье Кого убил, кого поймал. Созвав войска, собрав обозы, Дождавшись суздальских полков, Зимой, в трескучие морозы Он обложил внезапно Псков. Зажат Великой и Псковёю, Дубовой обведён стеной, Псков поднимался головою Над всей окрестной стороной. А над высокими стенами, Отрезав в город вход и въезд, Торчало орденское знамя — На белом поле чёрный крест. Построясь клином журавлиным, Из-за окрестного леска К полудню в псковскую долину Ворвались русские войска. Сам князь, накинув кожух новый Поверх железной чешуи, Скакал прямым путём ко Пскову, Опередив полки свои. Шли псковичи и ладожане, Шли ижоряне, емь и весь, Шли хлопы, смерды, горожане — Здесь Новгород собрался весь. На время отложив аршины, Шли житьи люди и купцы, Из них собрали по дружине Все новгородские Концы. Неслись, показывая удаль, Дружины на конях своих; Переяславль, Владимир, Суздаль Прислали на подмогу их. Повеселевший перед боем, Седобородый старый волк, Архиепископ за собою Вёл конный свой владычный полк. В подушках прыгая седельных, Вцепясь с отвычки в повода, Бояре ехали отдельно, За каждым челядь в два ряда. Всех, даже самых старых, жирных, Давно ушедших на покой, Сам князь из вотчин их обширных Железной выудил рукой. Из них любой когда-то бился, Ходил за Новгород в поход, Да конь издох, поход забылся, И меч ржавел который год. Но князь их всех лишил покоя — Чем на печи околевать, Не лучше ль под стеной псковскою Во чистом поле воевать? Уже давно бояре стали Нелюбы князю. Их мечам, Доспехам их из грузной стали, Их несговорчивым речам Предпочитал людишек ратных В простой кольчуге с топором — Он испытал их многократно И поминал всегда добром! Во всю дорогу он, со злости Со всеми наравне гоня, Не дал погреть боярам кости, Ни снять броню, ни слезть с коня. …………………………… Всходило солнце. Стало видно — Щиты немецкие горят. Ливонцы на стенах обидно По-басурмански говорят. Князь в боевом седле пригнулся, Коня застывшего рванул, К дружине с лёту повернулся И плёткой в воздухе махнул. На башнях зная каждый выступ, Зацепки, щёлки и сучки, В молчанье первыми на приступ Псковские ринулись полки. Князь увидал, как бородатый Залезть на башню норовил Пскович, с которым он когда-то В Переяславле говорил. Онцыфор полз всё выше, выше, Рукою доставал карниз, С трудом вскарабкался на крышу И вражье знамя сдёрнул вниз. В клочки полотнище порвавши, Он отшвырнул их далеко И, на ладони поплевавши, Из крыши выдернул древко. Был Псков отбит. У стен повсюду Валялись мёртвые тела. И кровь со стуком, как в посуду, По брёвнам на землю текла, А на стене, взывая к мести, Всё так же свесившись с зубцов, Качались в ряд на старом месте Пять полусгнивших мертвецов. Они в бою с незваным гостем Здесь положили свой живот, И снег и дождь сечёт их кости, И гложет червь, и ворон рвёт. Схороним их в земных потёмках И клятву вечную дадим — Ливонским псам и их потомкам Ни пяди мы не отдадим! Был Псков опустошён пожаром, В дома завален снегом вход — Христовы рыцари недаром Тут похозяйничали год. Князь Александр расположился В той горнице, где комтур жил. Как видно, комтур тут обжился — Валялась плеть из бычьих жил, В печи поленья дотлевали, Забытый пёс дремал в тепле И недопитые стояли Два фряжских кубка на столе. Сам комтур словно канул в воду, Метель закрыла все пути. В такую чёртову погоду Ему далёко не уйти. Под топорами боевыми Все остальные полегли. Всего троих сгребли живыми И к Александру привели. Они вели себя надменно, Вполне уверены, что князь Их всех отпустит непременно, На выкуп орденский польстясь. Один из них, отставив ногу, Губами гордо пожевал, Спросил по-русски князя: много ль Тот взять за них бы пожелал? Князь непритворно удивился: Ливонцев сызмальства любя, Он сам скорей бы удавился, Чем отпустил их от себя. А чтоб им жить, на Псков любуясь, Чтоб сверху город был видней, Пусть башню выберут любую, И он повесит их на ней. Наутро, чуть ещё светало, Князь приказал трубить в рога: Дружинам русским не пристало, На печке сидя, ждать врага. Скорей! Не дав ему очнуться, Не давши раны зализать, Через границу дотянуться, В берлоге зверя наказать. Был воздух полон храпом конским, Железным звяканьем удил. На Запад, к рубежам ливонским, Князь ополчение водил. И, проходя под псковской башней, Войска видали в вышине, Как три властителя вчерашних Висели молча на стене. Они глядели вниз на ели, На сотни вёрст чужой земли, На всё, чем овладеть хотели, Но, к их досаде, не смогли. ……………………… Коням в бока вгоняя шпоры, Скакали прочь под гром подков Ливонец и князёк, который Им на словах запродал Псков. Два друга в Ригу за подмогой Спешили по глухим лесам И мрачно грызлись всю дорогу, Как подобает грызться псам. Сжимая в ярости поводья, Князька ливонец укорял: «Где Псков? Где псковские угодья, Что на словах ты покорял? Зачем ты клялся нам напрасно, Что плохи русские войска?..» И кулаком, от стужи красным, Он тряс под носом у князька.
Глава Шестая
…и бысть сеча ту велика Немцевъ и Чюди… Новгородская Первая Летопись На голубом и мокроватом Чудском потрескавшемся льду В шесть тыщ семьсот пятидесятом От Сотворения году, В субботу, пятого апреля, Сырой рассветною порой Передовые рассмотрели Идущих немцев тёмный строй. На шапках перья птиц весёлых, На шлемах конские хвосты. Над ними на древках тяжёлых Качались чёрные кресты. Оруженосцы сзади гордо Везли фамильные щиты, На них гербов медвежьи морды, Оружье, башни и цветы. Всё было дьявольски красиво, Как будто эти господа, Уже сломивши нашу силу, Гулять отправились сюда. Ну что ж, сведём полки с полками, Довольно с нас посольств, измен, Ошую нас Вороний Камень И одесную нас Узмень. Под нами лёд, над нами небо, За нами наши города, Ни леса, ни земли, ни хлеба Не взять вам больше никогда. Всю ночь, треща смолой, горели За нами красные костры. Мы перед боем руки грели, Чтоб не скользили топоры. Углом вперёд, от всех особо, Одеты в шубы, в армяки, Стояли тёмные от злобы Псковские пешие полки. Их немцы доняли железом, Угнали их детей и жён, Их двор пограблен, скот порезан, Посев потоптан, дом сожжён. Их князь поставил в середину, Чтоб первый приняли напор, — Надёжен в чёрную годину Мужицкий кованый топор! Князь перед русскими полками Коня с разлёта развернул, Закованными в сталь руками Под облака сердито ткнул. «Пусть с немцами нас бог рассудит Без проволочек тут, на льду, При нас мечи, и, будь что будет, Поможем божьему суду!» Князь поскакал к прибрежным скалам, На них вскарабкавшись с трудом, Высокий выступ отыскал он, Откуда видно всё кругом. И оглянулся. Где-то сзади, Среди деревьев и камней, Его полки стоят в засаде, Держа на привязи коней. А впереди, по звонким льдинам Гремя тяжёлой чешуёй, Ливонцы едут грозным клином — Свиной железной головой. Был первый натиск немцев страшен. В пехоту русскую углом, Двумя рядами конных башен Они врубились напролом. Как в бурю гневные барашки, Среди немецких шишаков Мелькали белые рубашки, Бараньи шапки мужиков. В рубахах стираных нательных, Тулупы на землю швырнув, Они бросались в бой смертельный, Широко ворот распахнув. Так легче бить врага с размаху, А коли надо умирать, Так лучше чистую рубаху Своею кровью замарать. Они с открытыми глазами На немцев голой грудью шли, До кости пальцы разрезая, Склоняли копья до земли. И там, где копья пригибались, Они в отчаянной резне Сквозь строй немецкий прорубались Плечом к плечу, спиной к спине. Онцыфор в глубь рядов пробился, С помятой шеей и ребром, Вертясь и прыгая, рубился Большим тяжёлым топором. Семь раз топор его поднялся, Семь раз коробилась броня, Семь раз ливонец наклонялся И с лязгом рушился с коня. С восьмым, последним по зароку, Онцыфрор стал лицом к лицу, Когда его девятый сбоку Мечом ударил по крестцу. Онцыфор молча обернулся, С трудом собрал остаток сил, На немца рыжего рванулся И топором его скосил. Они свалились наземь рядом И долго дрались в толкотне. Онцыфор помутневшим взглядом Заметил щель в его броне. С ладони кожу обдирая, Пролез он всею пятернёй Туда, где шлем немецкий краем Неплотно сцеплен был с бронёй. И при последнем издыханье, Он в пальцах, жёстких и худых, Смертельно стиснул на прощанье Мясистый рыцарский кадык. Уже смешались люди, кони, Мечи, секиры, топоры, А князь по-прежнему спокойно Следит за битвою с горы. Лицо замёрзло, как нарочно, Он шлем к уздечке пристегнул И шапку с волчьей оторочкой На лоб и уши натянул. Его дружинники скучали, Топтались кони, тлел костёр. Бояре старые ворчали: «Иль меч у князя не остёр? Не так дрались отцы и деды За свой удел, за город свой, Бросались в бой, ища победы, Рискуя княжьей головой!» Князь молча слушал разговоры, Насупясь на коне сидел; Сегодня он спасал не город, Не вотчину, не свой удел. Сегодня силой всенародной Он путь ливонцам закрывал, И тот, кто рисковал сегодня, — Тот всею Русью рисковал. Пускай бояре брешут дружно — Он видел всё, он твёрдо знал, Когда полкам засадным нужно Подать условленный сигнал. И, только выждав, чтоб ливонцы, Смешав ряды, втянулись в бой, Он, полыхнув мечом на солнце, Повёл дружину за собой. Подняв мечи из русской стали, Нагнув копейные древки, Из леса с криком вылетали Новогородские полки. По льду летели с лязгом, с громом, К мохнатым гривам наклоняясь; И первым на коне огромном В немецкий строй врубился князь. И, отступая перед князем, Бросая копья и щиты, С коней валились немцы наземь, Воздев железные персты. Гнедые кони горячились, Из-под копыт вздымался прах, Тела по снегу волочились, Завязнув в узких стременах. Стоял суровый беспорядок Железа, крови и воды. На месте рыцарских отрядов Легли кровавые следы. Одни лежали, захлебнувшись В кровавой ледяной воде, Другие мчались прочь, пригнувшись, Трусливо шпоря лошадей. Под ними лошади тонули, Под ними дыбом лёд вставал, Их стремена на дно тянули, Им панцирь выплыть не давал. Брело под взглядами косыми Немало пойманных господ, Впервые пятками босыми Прилежно шлёпая об лёд. И князь, едва остыв от свалки, Из-под руки уже следил, Как беглецов остаток жалкий К ливонским землям уходил.
Глава Седьмая
…и бысть сеча ту велика Немцевъ и Чюди… Новгородская Первая Летопись Не затихала канонада. Был город полуокружён, Красноармейские отряды В него ломились с трёх сторон. Германцы, бросив оборону, Покрытые промозглой тьмой, Поспешно метили вагоны: «Нах Дейчлянд» — стало быть, домой! Скорей! Не солоно хлебнувши, В грязи, в пыли, к вокзалу шли Из той земли, где год минувший Они бесплодно провели. А впрочем, уж не столь бесплодно — Всё, что успели и смогли, Они из Пскова благородно В свой фатерлянд перевезли. Тянули скопом, без разбора, Листы железа с крыш псковских, Комплект физических приборов Из двух гимназий городских. Со склада — лесоматерьялы, Из элеватора — зерно, Из госпиталя — одеяла, С завода — хлебное вино. Окончив все труды дневные, Под вечер выходил отряд И ручки медные дверные Снимал со всех дверей подряд. Сейчас — уже при отступленье — Герр лейтенант с большим трудом Смог удержаться от стремленья Ещё обшарить каждый дом. Он с горечью, как кот на сало, Смотрел на дверь, где, как назло, Щеколда медная сияла, Начищенная, как стекло. Они уж больше не грозились Взять Петроград. Наоборот, С большой поспешностью грузились И отбывали от ворот. Гудки последних эшелонов, Ряды погашенных окон, И на последнем из вагонов Последний путевой огонь. Что ж, добрый путь! Пускай расскажут, Как прелести чужой земли Столь приглянулись им, что даже Иные спать в неё легли! На кладбище псковском осталась Большая серая скала, Она широко распласталась Под сенью прусского орла. И по ранжиру, с чувством меры, Вокруг неё погребены Отдельно унтер-офицеры, Отдельно нижние чины. Мне жаль солдат. Они служили, Дрались, не зная, за кого, Бесславно головы сложили Вдали от Рейна своего. Мне жаль солдат. Но раз ты прибыл Чужой порядок насаждать — Ты стал врагом. И кто бы ни был — Пощады ты не вправе ждать.
Заключение
Сейчас, когда за школьной партой «Майн Кампф» зубрят ученики И наци пальцами по картам Россию делят на куски, Мы им напомним по порядку — Сначала грозный день, когда Семь вёрст ливонцы без оглядки Бежали прочь с Чудского льда. Потом напомним день паденья Последних орденских знамён, Когда, отдавший все владенья, Был Русью Орден упразднён. Напомним памятную дату, Когда Берлин дрожмя дрожал, Когда от русского солдата Великий Фридрих вспять бежал. Напомним им по старым картам Места, где смерть свою нашли Пруссаки, вместе с Бонапартом Искавшие чужой земли. Напомним, чтоб не забывали, Как на ноябрьском холоду Мы прочь штыками выбивали Их в восемнадцатом году. За годом год перелистаем. Не раз, не два за семь веков, Оружьем новеньким блистая, К нам шли ряды чужих полков. Но, прошлый опыт повторяя, Они бежали с русских нив, Оружье на пути теряя И мертвецов не схоронив. В своих музеях мы скопили За много битв, за семь веков Ряды покрытых старой пылью Чужих штандартов и значков. Как мы уже тогда их били, Пусть вспомнят эти господа, А мы сейчас сильней, чем были. И будет грозен час, когда, Не забывая, не прощая, Одним движением вперёд, Свою Отчизну защищая, Пойдёт разгневанный народ. Когда-нибудь, сойдясь с друзьями, Мы вспомним через много лет, Что в землю врезан был краями Жестокий гусеничный след, Что мял хлеба сапог солдата, Что нам навстречу шла война, Что к Западу от нас когда-то Была фашистская страна. Настанет день, когда свободу Завоевавшему в бою, Фашизм стряхнувшему народу Мы руку подадим свою. В тот день под радостные клики Мы будем славить всей страной Освобождённый и великий Народ Германии родной. Мы верим в это, так и будет, Не нынче-завтра грянет бой, Не нынче-завтра нас разбудит Горнист военною трубой. «И если гром великий грянет Над сворой псов и палачей, Для нас всё так же солнце станет Сиять огнём своих лучей».
Городецкий край в записках краеведов. Выпуск 1‑й
Образ князя Александра Невского, одного из наиболее почитаемых христианских святых Руси, в свете необыкновенной популярности этого имени сегодня кажется естественным в ряду исторических лиц русской художественной литературы. И действительно, за последние десятилетия этому историческому деятелю было посвящено несколько достаточно крупных романов и повестей: Сегень А.Ю. «Александр Невский. Солнце Земли Русской», Югов А.К. «Ратоборцы», Субботин А.А. «За землю Русскую», Мосияш С. «Александр Невский», Юхнов С.М. «Лазутчик Александра Невского», Васильев Б. «Александр Невский».
Художник Иванов В.С., 1941 год
Художник Иванов В.С., 1942 год
Первое выдающееся произведение искусства, воссоздавшее образ Александра Невского, был, без сомнения, фильм Эйзенштейна C., вышедший на экраны в 1938 году. Исполнитель главной роли Николай Черкасов утвердил в представлении советских людей внешний облик великого князя. Как известно, в 1942 году, в разгар Великой Отечественной войны, в год семисотлетия Ледового побоища, был выпущен плакат со словами Сталина «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков».
Первым произведением художественной прозы, повествующим о жизни и подвигах Александра Невского, можно считать повесть Яна В. «Юность полководца», написанную в 1952 году. Золотой же век русской литературы, создавший высокохудожественные образы неоднозначно оцененных современниками и потомками Ивана Грозного (Лермонтов М.Ю., Рылеев П.), Петра Первого (Пушкин А.С.), Кутузова (Крылов И.А., Толстой Л.Н.), даже не коснулся этого имени. Великая русская классическая литература не оставила нам ни одного художественного произведения о великом князе Александре Невском, равного по мощи своего эстетического воздействия на читателя творениям Пушкина, Лермонтова, Тютчева, поэтов серебряного века. Сложно объяснить причины такого явления, остается простая констатация факта. Исключением, пожалуй, являются две небольшие поэмы Майкова А. и Мея Л.
Вслед за автором «Повести о житии Александра Невского»
Впервые о князе Александре Невском в русской поэзии сказал свое слово Лев Мей (1822–1862). Крайне безалаберный и по-детски нерасчётливый, Мей жил беспорядочной жизнью литературной «богемы». Мей принадлежит, по определению Аполлона Григорьева, к «литературным явлениям, пропущенным критикой». И при жизни, и после смерти, им мало интересовались и критика, и публика.
Мей — выдающийся виртуоз стиха, и только. У него нет внутреннего содержания; он ничем не волнуется и потому других волновать не может. У него нет ни глубины настроения, ни способности отзываться на непосредственные впечатления жизни. Весь его чисто внешний талант сосредоточился на способности подражать и проникаться чужими чувствами .
В основе его творчества — переложения и переводы, оригинальных произведений насчитывается не более двух десятков. Одно из них — «Александр Невский», написанное за год до смерти поэта, в 1861 году. Хотя и это скорее переложение знаменитого «Жития».
Оригинально начало поэмы, в котором мы слышим традиции народной песни. Здесь нарисован великолепный образ Ладоги-озера, что «Верст на двести — на триста … разливается, // Со своею со зимнею шубой прощается», и рек-сестер Невы и Ижоры, на побежку которых глядят острова, «И кудрями своими зелеными // Наклоняются по ветру вслед им с поклонами». На этом фоне и появляется знаменитый Пелгусий, перед которым
Над ладьею, что крылья, взвились паруса,
И стояли в ладье двое юношей в ризах червлёных,
Преподобные руки скрестив на могучих раменах;
На челе их, что солнце, сияли венцы;
И, окутаны мглою, сидели гребцы…
Словно два серафима спустилися с ясного неба…
И признал в них Пелгусий святого Бориса и Глеба.
Повторяя сюжет «Повести о житии Александра Невского», автор поэмы сохраняет и жанровые особенности как воинской повести, так и агиографического произведения.
Характеристики Александра Невского в «Повести о житии» очень разноплановы. В соответствии с житийными канонами подчеркиваются его «церковные добродетели». Автор говорит, что о князьях, подобных Александру Невскому, пророк Исайя сказал: «Князь благ в странах — тих, уветлив, кроток, съмерен — по образу божию есть». Он «бе бо иереелюбець и мьнихолюбець, и нищая любя. Митрополита же и епископы чтяше и послушаше их, аки самого Христа».
И в то же время Александр, величественный и прекрасный внешне, мужественный и непобедимый полководец: «Взор его паче инех человек (образ его красивее всех других людей), и глас его — «акы труба в народе», «не обретеся противник ему в брани никогда же». В своих воинских действиях Александр стремителен, самоотвержен и беспощаден. Стремительность Александра, его полководческая удаль характерны для всех эпизодов, в которых говорится о ратных подвигах князя. Здесь он предстает перед читателем как эпический герой .
Нечто подобное читаем мы и у Мея Л.:
Что за стан, и осанка, и плечи, и рост!..
Да и вправду сказать: благолепнее не было в мире лица,
Да и не было также нигде удальца
Супротив Александра…
А на вече-то княжеский голос — то сила, то страсть, то мольба,
То архангела страшного смерти труба…
Исключительность, которая проявляется даже во внешности, печать благости на лице, способности, превышающие возможности простого смертного, — всё здесь обличает героя житийной литературы.
Это подчеркнуто и абсолютным доверием Богу, преданностью ему, упованием на его покровительство, надеждой на его поддержку, праведный суд:
И в Софийский собор поклониться пошёл он потом,
Воздыхая и плача пред ликом пресветлым Софии, а тоже
Возглашая псалом песнопевца: «О господи боже,
О великий, и крепкий, и праведный, нас со врагом рассуди:
И да будет твой суд правоверный щитом впереди!”
Верный себе, Мей далее описывает Невского и как былинного богатыря:
Родился он — сам с себя скинул сорочку,
А подрос, так с медведем боролся потом в одиночку…
Герой Мея — богатырь и сказочный герой одновременно. Как подобает народному герою, у него верный конь:
И коня не седлал: без седла и узды
Мчался вихрем он с ним от звезды до звезды.
Да и вышел же конь: сквозь огонь, через воду
Князя вынесет он, не спросившися броду.
Рядом с Александром сражаются верные его воины: Гаврило Олексич, Сбыслав Якунович, Ратмир, Савва. Акцент сделан на Невской битве. Все остальные события, связанные с именем Александра Невского, намечены как бы пунктирной линией.
Александр для автора «Повести о житии» не только герой-полководец, но и мудрый государственный деятель. Для врагов Русской земли он страшен и беспощаден: «жены моавитьскыя» (здесь татарские) пугают своих детей, говоря — «Александр едет!» В своей же земле князь Александр — «сироте и вдовици в правду судяй, милостилюбець, благ домочадцемь своим». Это идеал мудрого князя — правителя и полководца.
Лев Мей даёт прямую оценку мудрого правления князя: он лишён жестокости, им не пугают детей — с ним стремятся заключить мир, глубоко уважают, он — воплощение дипломатической дальнозоркости, залог мира между Русью и её западными и восточными соседями.
Не бывало на свете
Преподобного князя мудрее — в миру, и в войне, и в совете,
И хоруговью божьего он осенял княженецкий свой сан;
А затем и послов ему слали и кесарь, и папа, и хан,
И на письмах с ним крепко любовь и согласье они заручили,
А король шведский Магнус потомкам своим завещал,
Чтоб никто ополчаться на Русь на святую из них не дерзал…
Описание кончины благоверного князя лирично. Лексический повтор «и рыдали, рыдали, рыдали над усопшим и старцы, и малые дети с великой печали» передает всю меру переполнявшего сердца людей горя. Сохраняет Мей и рассказ о «дивном» и «достойном памяти» чуде, якобы свершившемся во время погребения князя. Когда мертвому Александру хотели вложить в руку «прощальную грамоту», то
Для грамоты смертной у князя десница раскрылась
И поныне душевную грамоту крепко он держит в руке!
Кольцевая композиция поэмы возвращает нас на берега Невы, подчеркивая идею бессмертия подвига великого князя.
Поэма скорби
С именем Аполлона Майкова мы знакомы с детства. Его пейзажная лирика «Мой сад с каждым днём увядает; // Помят он, поломан и пуст…»; «Кроет уж лист золотой // Влажную землю в лесу…» и многие другие строки навсегда остались в нашей памяти со школьной скамьи. Как художник, глубоко любивший свою родину, чутко прислушивавшийся к русской природе, он создал ряд прекрасных произведений, проникнутых подлинным патриотическим чувством, тонким ощущением русской природы, отличающихся художественным мастерством.
В меньшей степени мы знакомы с его историческими и философскими произведениями. В 1855 году в письме к Писемскому А.Ф. «величайший русский поэт послепушкинской поры» пишет: «И каково бы ни было образование каждого, из каких бы источников ни подчеркнул он свои знания и мнения, все в один голос, в один миг должны были разрешить этот вопрос и единодушно, перед судом совести ответить: «Я русский” …в нас повыше всего одно святое чувство любви к отечеству!». Заканчивает он письмо следующими замечательными словами, которые сегодня так редко услышишь: «На нас, писателях, лежит великий долг — увековечить то, что мы чувствовали со всеми. Нам следует уяснить и осязательно нарисовать тот идеал России, который ощутителен всякому» .
В поздних глубоко религиозных сочинениях Майков ушёл в сферу вечных вопросов бытия, говорил о высокой духовности «христианского царства», о том, что религиозное смирение составляет главную особенность русского человека. На первое место выступают думы о подвигах духа, размышления о высших вопросах человеческого бытия. Аполлон Николаевич всё более проникается религиозным духом, всё ярче отражает христианские воззрения и идеалы. Самосозерцание, вдумчивость, размышление над сущностью жизни, скорбные думы о многих явлениях современности — вот основное содержание большинства сочинений Майкова этого периода .
Именно тогда, в 1875 году и было написано стихотворение «В Городце в 1263 г.»
Ночь на дворе и мороз.
Месяц — два радужных светлых венца вкруг него…
По небу словно идёт торжество;
В келье ж игуменской зрелище скорби и слёз…
Начинается стихотворение с назывных предложений, безглагольных. Они как бы останавливают любое движение, останавливают жизнь. Здесь, на земле, всё замерло — умер великий князь. Верный традиции народного творчества, Майков использует отрицательный параллелизм: смерть благоверного князя — это переход из мира земного, бренного, мира «скорби и слёз» в мир вечный, мир божественного света. Скорбит земное — торжествует небесное.
Тихо лампада пред образом Спаса горит;
Тихо игумен пред ним на молитве стоит;
Тихо бояре стоят по углам;
Тих и недвижим лежит, головой к образам,
Князь Александр, чёрной схимой покрыт…
Слово «тихо» в русском языке имеет около 130 синонимов. Среди них: спокойно, скромно, мирно, послушно, умиротворенно, тайно, пустынно, смирно, безмятежно, безропотно, беззлобно, целомудренно, смиренно, бесконфликтно, молчаливо, послушливо, бестревожно, безглагольно.
Именно эти значения включены в данные слова стиха. Именно они отражают наиважнейшее качество новопреставленного святого: смирение, умиротворенность, покой.
Его видения ещё эмоциональны. Во тьме и беспредельности — зловещие огненные цвета выжженной солнцем земли, золотого трона на пурпурной траве, «конница словно как в море летит кровяном». Вспоминая отца, умерщвлённого, но не покорившегося «болванам» князя Михаила, ропщущую толпу ярославцев и новгородцев, он стонет, его «очи сверкнули огнём, грозно сверкнули всем гневом высокой души». Его видения — отражение внутренней борьбы, смятения, оправдание себя. Последнее видение — перенос мощей святого в Санкт-Петербург. Именно это видение наконец-то раздвинуло тьму, «что завесу». Именно после него
Словно как свет над его просиял головой —
Чудной лицо озарилось красой,
Тихо игумен к нему подошёл и дрожащей рукой
Сердце ощупал его и чело —
И, зарыдав, возгласил: «Наше солнце зашло!”
Момент смерти Александра Невского описан в соответствии с канонами жития: чудо —просветление лика — всплеск золотых лучей души («наше солнце зашло»).
Поэма-предупреждение
Константин Михайлович Симонов (1915–1979) — поэт новой эпохи. Ровесник Октября, взлелеянный советской властью, он свою Лиру посвятил новой Родине, с надеждой принимая любые социалистические преобразования, за что был обласкан и щедро награждён званиями и должностями. Как заметил Константин Паустовский, Симонов был «одним из первых талантливых поэтов — ровесников Октября, представлявших в литературе «молодых людей социалистического времени”» . И едва ли не как о главной черте молодого поэта говорили о присущем ему остром чувстве современности.
«Сумел угадать самое главное, самое всеобщее, самое нужное людям тогда и тем помочь им в самую трудную пору войны. Но удалось ему это вовсе не потому, что он старался угадать, что сейчас нужнее всего людям, что сейчас может им лучше всего помочь. Ничего подобного ему и в голову не приходило. Он написал то, что было жизненно необходимо ему самому. Выразил то, что было в эту минуту важнее всего для него самого» . Эти слова Алигер М. относятся к стихотворению «Жди меня». Но они отражают общую закономерность творчества Симонова К. Он никогда не подлаживался под новые веяния. Он никогда не подстраивался под новые идеи. Он искренне в них верил. Они были частью его самого. В этом и заключается сила его поэтической правды, сила воздействия на читателя его стихов, поэм, романов.
Поэма «Ледовое побоище» была написана Симоновым К. в 1937 году. На обсуждении её поэт говорил: «Желание написать эту поэму у меня явилось в связи с ощущением приближающейся войны. Я хотел, чтоб прочитавшие поэму почувствовали близость войны и что за нашими плечами, за плечами русского народа, стоит многовековая борьба за свою независимость». Позднее он снова повторил это: «Думая о предстоящей вооруженной схватке с фашизмом, некоторые из нас обращали взгляды в русскую историю, и прежде всего в военную историю нашего отечества. Размышлениям на эту тему были посвящены в предвоенные годы мои поэмы «Ледовое побоище” и «Суворов”… Работа над ними была тогда существенной частью моей нравственной жизни». В общем, нет ничего удивительного, что в его сознании и в сознании тех, кто писал тогда о его исторических поэмах, история воспринималась лишь как своеобразный, но вполне закономерный повод высказаться о современности, которая становилась всё более тревожной и грозной…
Образ Александра Невского в поэме — символ непобедимости русского народа, залог защиты русской земли. Эта поэма — предупреждение потенциальным врагам: русский народ сломить невозможно.
В основе композиции поэмы — историческая параллель: 1918 год — 1240–1242 годы — 1937 год. Все исторические события связаны с вторжением (или намерением вторжения) немецких завоевателей в Россию. Вспоминая о событиях недавнего прошлого и далёкого XIII столетия, автор подчёркивает, как «неприветливо во Пскове // незваных встретили гостей». Центральная часть поэмы посвящена Ледовому побоищу, и, соответственно, главный герой этого события — Александр Невский.
Внешность князя далека от богатырской. Подчёркивается его внутренняя сила, сила духа:
Был жилист князь и твёрд как камень,
Но не широк и ростом мал,
Не верилось, что он руками
Подковы конские ломал.
Лицом в отцовскую породу,
Он от всего отдельно нёс
Большой суровый подбородок
И крючковатый жёсткий нос.
Сидел, нахохлившись, высоко
В огромном боевом седле,
Как маленький и сильный сокол,
Сложивший крылья, на скале.
Сравнение Невского с соколом не случайно. На Руси сокол был очень популярен. Воин-сокол часто встречается в русском эпосе. Так, былинный Вольга-богатырь часто оборачивался этой грозной птицей и в её обличье сражался с чёрным вороном Санталом. Во Владимировых былинах Илья Муромец и Добрыня Никитич путешествуют по Хвалынскому (Каспийскому) морю на «Соколе» — корабле, который подвергается нападению «чёрных воронов» (турок или татар). В Киевской Руси чёрными воронами называли половцев, а соколами — князей-русичей (в «Слове о полку Игореве» князей именуют «соколичами»)
Во времена язычества сокол символизировал драконоборчество. Он же сохранил этот символизм и после Крещения. Не случайно сокол оказался на древнем гербе Москвы (Третьего Рима) — там он сидит на руке Всадника, Георгия Победоносца, поражающего змея копьем. На знаках Рюриковичей сокол изображен пикирующим. Здесь он похож на молнию, которая падает сверху на змеевидного противника, находящегося под землей.
Акцент в характеристике образа Невского сделан на его политической деятельности. Поэма, созданная в эпоху культа личности Сталина, оправдывает жестокую политику верховной власти по отношению к боярам (вспомним, что вскоре, в 1944 году, на экраны выйдет фильм того же Эйзенштейна С. «Иван Грозный»):
Князь Александр был мил, пока
Громила шведа и немчина
Его тяжёлая рука.
Но, в Новгород придя с победой,
Он хвост боярам прищемил
И сразу стал не лучше шведа
Для них — не прошен и не мил.
В образе Невского автор представил идеал правителя: интересы государственные для него превыше всего, в том числе личных амбиций. Ему ближе простой люд, а не привилегированные князья и бояре:
Уже давно бояре стали
Нелюбы князю. Их мечам,
Доспехам их из грузной стали,
Их несговорчивым речам
Предпочитал людишек ратных
В простой кольчуге с топором —
Он испытал их многократно
И поминал всегда добром!
Он бескомпромиссен и беспощаден к врагам, что продемонстрировано в его приказе повесить на самом видном месте ливонских рыцарей. Во время ведения боя Александр проявляет свои выдающиеся тактические и стратегические способности, терпеливо выжидая удачного момента для нанесения решающего удара. В этом эпизоде Симонов мастерски стилизует поэму Лермонтова М.Ю. «Бородино»:
Уже смешались люди, кони,
Мечи, секиры, топоры,
А князь по-прежнему спокойно
Следил за битвою с горы.
Лицо замёрзло, как нарочно,
Он шлем к уздечке пристегнул
И шапку с волчьей оторочкой
На лоб и уши натянул.
Его дружинники скучали,
Топтались кони, тлел костёр.
Бояре старые ворчали:
«Иль меч у князя не остёр?
Не так дрались отцы и деды
За свой удел, за город свой.
Бросались в бой, ища победы,
Рискуя княжьей головой!”
Вспомним лермонтовское:
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
Слились в протяжный вой…
Досадно было, боя ждали,
Ворчали старики:
«Что ж мы? на зимние квартиры?
Не смеют, что ли, командиры
Чужие изорвать мундиры
О русские штыки?”
Подчёркнута та мера ответственности, которую осознавал князь, принимая свои непопулярные среди бояр решения.
Заканчивается поэма грозным предупреждением:
За годом год перелистаем.
Не раз, не два за семь веков,
Оружьем новеньким блистая,
К нам шли ряды чужих полков.
Но, прошлый опыт повторяя,
Они бежали с русских нив,
Оружье на пути теряя
И мертвецов не схоронив.
Несмотря на все очевидные различия в трактовке образа Александра Невского, не столько в самом характере, оценке его деятельности, сколько в сделанных акцентах и способах описания, очевидна близость идейного содержания всех проанализированных произведений, общий пафос, пронизывающий их.
И ещё одно. Образ солнца, с которым связан образ князя. Лев Мей этим образом кольцует свою поэму: «Сгинь ты, туча-невзгодье ненастное!.. Выглянь, божие солнышко красное!..». Майков А. заканчивает свою поэму каноническим высказыванием «Наше солнце зашло». Симонов К. также в конце, но уже несколько патетически, а не скорбно-лирически заявляет:
И если гром великий грянет
Над сворой псов и палачей,
Для нас всё так же солнце станет
Сиять огнём своих лучей.
Почему именно солнце? Из множества уже имеющихся предположений стоит остановиться на соотношении этого образа со святостью. Солнце — источник света, жизни земной. СВЯТОЙ, по Далю В., духовно и нравственно непорочный, чистый, совершенный; всё, что относится к Божеству, к истинам веры, предмет высшего почитания, поклонения нашего, духовный, божественный, небесный .
В словаре Фасмера М. читаем: Происходит от праслав. Формы *svętъ, от которой в числе прочего произошли: др.-русск. святъ, ст.-слав. свѩтъ (греч. ἅγιος, ἱερός), русск. святой, укр. святи́й, белор. святы́, болг. свет, света́, свето́, сербохорв. све̑т, све́та, све̑то,. sjǫte . Учитывая, что в древнерусском языке слово писалось через ѣть и было омонимично корню свет, подобное уподобление становится закономерным и объяснимым. И, независимо от религиозных пристрастий и верований наших поэтов, князь Александр Невский — светлый идеал Человека, Полководца, Правителя.
В этом фильме я расскажу Вам о давно забытой поэме рассказывающей о битве русских против крестоносцев. В фильме я использовал фрагмент поэмы Константина Симонова Ледовое побоище. В ней речь идет о битве в которой русские сражаются против крестоносцев. В качестве видеоряда я использовал фильм Александр Невский 1938 года. Приятного просмотра.
Смотрите видео о военных играх, солдатиках, моделизме, истории, обзоры военно-исторических книг.
Присоединяйтесь к моему каналу и Вас ждет много интересной и полезной информации.
Мы в
Одноклассники
В ВКонтакте
Делитесь видео в соц сетях, оставляйте комментарии это помогает сделать новые видео еще лучше и продвигает канал.
#WargameRus
#Солдатикиимоделизм
#военная #история #против #поэма #ледовое #побоище #константин #слушать #борьба #крестоносцами #битва #чудском #озере #невский #фильм #игры #пластилиновые #солдатики #русские #симонов #крестовые #походы #руси #александр #северные #крестоносцы #wargame #rus #russian #medieval #warriors #army
ПОНРАВИЛОСЬ ВИДЕО, ПОДДЕРЖИ АВТОРА. ОТПРАВЬ СУММУ ОТ 100 РУБЛЕЙ :
Номер карты банка ВТБ mastercard: 5368 2900 4106 1849
Номер карты Сбербанка. 4276 1609 0304 9501
Яндекс деньги 410017644161126
ЗАРАНЕЕ ВСЕМ БЛАГОДАРЕН.
