Когда хреново на душе
И «Нескафе» не лезет в глотку,
Ты позвони скорее мне,
Мы вместе наскребем на водку!
*****
На столе стоит вино,
Мне не нравится оно.
И нетвёрдою походкой
Отправляюсь я за водкой.
*****
Я б хотел, чтобы на ёлке
Вместо праздничных зверьков,
Красовалось ровно сорок
Пол-литровых пузырьков.
*****
Сегодня праздник у девчат,
Сегодня будет пьянка.
И щечки девичьи горят
С похмелья спозаранку.
Стоят девчонки, лежат девчонки.
Приходится переступать.
Потому что на 10 девчонок
Пацаны взяли 7 по 0,5!
*****
Я помню чудное мгновенье —
Передо мной стояла ты:
Угара пьяного виденье —
Бутыль кристальной чистоты.
Внутри бесился крепкий градус,
И вредный погибал микроб.
Сейчас я испытаю радость,
Когда по трубам спирт пойдет.
Стакан граненый поднимаю —
Замри весь мир и… не дыши.
Тебя, тебя я восхваляю —
О, Водка — топливо души.
*****
Неужто, я? И Вас любил?
Не может быть? Видать, забыл.
Не вспомню без наводки.
А сколько было водки?
*****
Водка на солнце в стакане искрится,
Нежно лаская утробу мою,
Если водка мешает учиться –
Ну ее на хуй, такую учебу!
*****
Кто ходит в гости по утрам
Тот поступает мудро,
То тут сто грамм, то там сто грамм,
На то оно и утро!
*****
Позови меня с собой,
Когда ты пойдешь за водкой.
Я отправлюсь за тобой
Со своей большою глоткой.
Я пойду туда где ты
Распиваешь сей напиток
И своим большим стаканом
Нанесу тебе убыток!
*****
Мы не будем водку пить,
Будем денежки копить,
А накопим рублей пять,
Выпьем водочки опять.
*****
Водку холодную я обожаю,
Теплую водку просто люблю.
Но если водка работе мешает —
Брось ее на хуй работу свою!
*****
Кто выпивает по утрам —
Тот поступает мудро!
С утра стакан, в обед стакан,
Проснулся — снова утро.
*****
Врачи на нас нагнали страх,
Мол соль и сахар — белый враг!
Не взяли водку в этот круг…
Похоже водка — белый друг!
*****
Я наливал стакан граненый водки,
Глотал и наливал ещё пять раз,
Чтоб ваша ямочка на третьем подбородке
Всю ночь потом мне радовала глаз.
*****
Хотите изменить походку?
Не пейте чай, а пейте водку!
Алкогольные стихи
Дождик тонкими струйками падает,
Словно кто-то на голову мочится.
Даже пиво не очень-то радует.
Нестерпимо чего-нибудь хочется.
Заглядевшись на ноги случайные,
Долбанулся об дерево темное,
Пиво вылилось, я опечаленный,
На башке теперь шишка огромная.
Сопоставив простейшие факторы:
Дождик, «хочется», девки встречаются,
Увернулся от пьяного трактора
И подумал: «Весна начинается».
Даже если спирт замерзнет,
Все равно его не брошу.
Буду грызть его зубами,
Потому что он хороший!
Блюю я в воду с парапета,
Смотрю на небо — солнце там.
В зубах дымится сигарета.
Привет! Мне хорошо, а вам?
Когда я буду умирать,
А умирать я все же буду,
Друзья, взгляните под кровать
И сдайте винную посуду.
Напившись пива пенного сидим на скучной лекции.
И создал мочевой пузырь иллюзию эрекции!
Я б хотел, чтобы на ёлке
Вместо праздничных зверьков,
Красовалось ровно сорок
Пол-литровых пузырьков.
Если б море было водкой,
Я бы стал подводной лодкой.
Если б море стало пивом,
Я бы стал блатным дельфином.
Водка на солнце в стакане искрится,
Нежно лаская утробу мою,
Если водка мешает учиться –
Ну ее на х*й, такую учебу!
Не будь на то Господня воля,
Мы б не узнали алкоголя,
А значит, пьянство — не порок,
А высшей благости урок!
Проверил истину на деле
Непьющий дольше проживет.
Попробовал не пить неделю
Мне показалось — прожил год.
Не пить вино – зачахнет ум,
И разум может помутиться,
Не пить – умрем и пить умрем,
Так пить, чтоб вновь опохмелиться.
Своих привычек вредных не стыдись.
Курение, вино, порывы страсти,
Конечно, укорачивают жизнь, —
Но могут продлевать мгновенья счастья.
Спирт! Озарил мою больную душу…
Нет! Я закуской градус не нарушу…
Змий! Зелёный змий терзает сердце мне опять
О, пиво с водкой как же вас мне размешать?
Мой тяжкий крест — похмелья вечная печать.
Я каждый день с утра готов сто грамм принять…
Нет! Алкаш отверженный с оттенком на челе,
Я никогда не буду трезвым на земле
и после пьянки мне не обрести покой
Я вновь стакан возьму дрожащею рукой!
Водку холодную я обожаю,
Теплую водку просто люблю.
Но если водка работе мешает —
Брось ее на х… работу свою!
Порой бывает так хреново,
Что даже чай не лезет в глотку!
И помогает только пиво,
Которым запивают водку!
Какая же всё-таки это мука,
Мчатся за пивом со скоростью звука,
Зная при этом, что кто-то и где-то,
Мчится за пивом со скоростью света.
Встану утром рано,
Посмотрю на рожу.
Больше пить не буду!
Но и меньше тоже…
H2O — девиз не наш!
Наш — C2H5OH!
Когда подохну я, меня не хороните!
Возьмите моё тело и в спирте утопите,
К ногам и к голове поставьте мне бочонок,
Тогда червям могильным не жрать моих печенок!!!
Если хочешь быть красивой,
Вместо водки трескай пиво!
Долго её мужики истязали,
Били лопатой, зубами кусали,
К горлу подставили ржавую вилку,
И всё же открыли пивную бутылку.
Водка холодная пьется отлично,
Водка согреет душу твою!
Но если водка мешает учиться —
Брось ее на х… учебу твою!
Кто много пьет, тот не шумит,
Кто не шумит, тот много спит,
Кто много спит, тот чист душой,
Отсюда вывод: ПЕЙ РОДНОЙ.
Тело впернутое в лужу,
Выпирается наружу
Силой выпитого пива,
Жигулевского разлива.
Если б было море пива,
Я б то пиво пить не стал.
Говорят, дельфин там плавал.
Вдруг дельфин туда…
Будешь пить пиво пенное —
Будет морда здоровенная.
Будешь пить пиво с сушками —
Будет х*й с веснушками.
На лекции мне нравится сидеть,
Потягивая пиво из бутылки.
А если пива нет, то хрен на ней сидеть,
Ведь дома нас и так неплохо кормят.
Пиво, водка, огуречик —
Вот и спился человечек.
С утра проснулся я — беда,
Рядом нет тебя, родная.
Ах, как мне плохо без тебя,
О тебе я лишь мечтаю, моя
Бутылка ПИВА с будуна.
Иду на лекцию с водярой,
С беломориной во рту.
Я не местный алкаголик,
Я — студент КГТУ!
Нашу волю не сломить —
Пили, пьем и будем пить!
Hе так уж плох мир наш,
Поскольку в нем есть водка – C2H5OH!
И череп полон шуток,
И в мыслях ералаш,
Когда течет по горлу C2H5OH!
И грязь вам померещится
Как сказочный пейзаж,
Когда в желудке плещется C2H5OH!
И в радости, и в горе,
И в серый будень наш
Готовься выпить море C2H5OH!
Пиво пьешь – пену сдуй,
Выпил пива и пи*дуй.
В новый год не напивайся,
И смотри, чтоб Дед мороз,
В вытрезвитель не унёс!!!
Все может быть,
Все может статься —
Машина может поломаться,
Девчонка может разлюбить,
Но чтоб студент наш бросил ПИТЬ!
Вот этого не может быть!
Мы ПИЛИ, ПЬЕМ и БУДЕМ ПИТЬ!!!
Мы рождены чтоб пить и веселиться,
Чтоб жизнь прожить не хуже королей,
Чтоб 300 раз напиться и свалиться,
Поднявшись снова закричать – НАЛЕЙ.
Солнце, воздуx и вода
Не помогут никогда.
Только спирт и онанизм
Укрепляют организм!
Граждане, пейте пиво —
Оно вкyсно и на вид красиво.
Граждане, пейте водкy —
Она в мясо меняет походкy.
Но не пейте только вино —
Оно кисло и разносит в г*вно.
У дороги есть палатка.
Там есть водка и вино.
Вовка с Лехой у палатки
Поселилися давно.
И солнце ярче светит,
И веселей пейзаж,
Когда в желудке плещет
С2Н5ОН!
Солнце таяло в тумане,
Шелестели камыши.
Грациозные, как лани,
Шли по полю алкаши.
Если выпил граммов 200,
Выпить 300 — дело чести!
Хорошо алкоголиком быть,
Как кораблик по улицам плыть,
И приятно подумать о том,
Что под каждым забором твой дом.
Если в ночь под новый год
Старый гость к тебе придёт,
Кто-то с белой бородой,
В красной шапке меховой,
С длинным посохом в руке
И с подарками в мешке,
С громким смехом,
С добрым взглядом –
Значит больше пить НЕ НАДО!!
Утром выпью пива,
Просто похмелюсь.
Днем еще добавлю.
Вечером нажрусь…
У каждого пьянства свой запах особый:
Ликёр пахнет тайных фантазий свободой.
Шампанское пахнет кокетством и флиртом.
Разбитая морда — разбавленным спиртом.
Развратом и страстностью пахнет коньяк.
Взрывным позитивом — абсент натощак.
Вино отдаёт дорогим рестораном.
От вермута пахнет хихиканьем пьяным.
Коктейлями пахнут дебош и кураж.
Закваской хмельною воняет алкаш.
Утратой способности двигаться — водка.
Стремлением по бабам пройтись — виски стопка.
Джин пахнет желаньем нажраться красиво.
Желаньем отлить отличается пиво.
Похмельем тяжёлым с утра — арманьяк…
И только лишь трезвость не пахнет никак
****
Дождик тонкими струйками падает,
Словно кто-то на голову мочится.
Даже пиво не очень-то радует.
Нестерпимо чего-нибудь хочется.
Заглядевшись на ноги случайные,
Долбанулся об дерево темное,
Пиво вылилось, я опечаленный,
На башке теперь шишка огромная.
Сопоставив простейшие факторы:
Дождик, «хочется», девки встречаются,
Увернулся от пьяного трактора
И подумал: «Весна начинается».
***
Что за жизнь без милого вина?
Клянусь пророком, лучше стать мне прахом!
Лишь во хмелю утешен я сполна,
И смертный час не оскверню я страхом.
Мне жизнь не в жизнь, и каждый миг мой пуст,
И нет ни в чем ни смысла и ни прока,
Покуда не коснется жадных уст
Единое лекарство против рока.
***
Блюю я в воду с парапета,
Смотрю на небо — солнце там.
В зубах дымится сигарета.
Привет! Мне хорошо, а вам?
***
Сегодня праздник у девчат,
Сегодня будет пьянка.
И щечки девичьи горят
С похмелья спозаранку.
Стоят девчонки, лежат девчонки.
Приходится переступать.
Потому что на 10 девчонок
Пацаны взяли 7 по 0,5!
***
Даже если спирт замерзнет,
Все равно его не брошу.
Буду грызть его зубами,
Потому что он хороший!
***
Я помню чудное мгновенье —
Передо мной стояла ты:
Угара пьяного виденье —
Бутыль кристальной чистоты.
Внутри бесился крепкий градус,
И вредный погибал микроб.
Сейчас я испытаю радость,
Когда по трубам спирт пойдет.
Стакан граненый поднимаю —
Замри весь мир и… не дыши.
Тебя, тебя я восхваляю —
О, Водка — топливо души.
***
Когда я буду умирать,
А умирать я все же буду,
Друзья, взгляните под кровать
И сдайте винную посуду.
***
Три девицы под окном
Пили водку, сок и ром.
Лишь одна смогла девица
Без проблем войти в светлицу.
***
Я б хотел, чтобы на ёлке
Вместо праздничных зверьков,
Красовалось ровно сорок
Пол-литровых пузырьков.
***
Глупый весь ушёл в обиду.
Средний пашет – жизнь не мёд!
Умный строит пирамиду.
Мудрый выпил и живёт!
***
Если б море было водкой,
Я бы стал подводной лодкой.
Если б море стало пивом,
Я бы стал блатным дельфином.
***
Кто ходит в гости по утрам
Тот поступает мудро,
То тут сто грамм, то там сто грамм,
На то оно и утро!
***
Не будь на то Господня воля,
Мы б не узнали алкоголя,
А значит, пьянство — не порок,
А высшей благости урок!
***
Есть у меня один изъян:
Я редко трезв. Обычно — пьян.
И если я совсем не пью,
То сам себя не узнаю.
***
Проверил истину на деле
Непьющий дольше проживет.
Попробовал не пить неделю
Мне показалось — прожил год.
***
Выпил пива я бутылку
И пописать вышел в поле.
Надавали по затылку…
Дело было на футболе.
***
— Скажи-ка, дядя, ведь не даром
С утра мы пахнем перегаром…
***
Спирт! Озарил мою больную душу…
Нет! Я закуской градус не нарушу…
Змий! Зелёный змий терзает сердце мне опять
О, пиво с водкой как же вас мне размешать?
Мой тяжкий крест — похмелья вечная печать.
Я каждый день с утра готов сто грамм принять…
Нет! Алкаш отверженный с оттенком на челе,
Я никогда не буду трезвым на земле
и после пьянки мне не обрести покой
Я вновь стакан возьму дрожащею рукой!
***
Нашу волю не сломить —
Пили, пьем и будем пить!
***
Какая же всё-таки это мука,
Мчатся за пивом со скоростью звука,
Зная при этом, что кто-то и где-то,
Мчится за пивом со скоростью света.
***
Эх, жизнь моя, жестянка
Да ну ее в болото.
До часу ночи пьянка,
До полшестого рвота.
***
Наш девиз — 4 слова :
Выпил сам — спои другого!
***
Встану утром рано,
Посмотрю на рожу.
Больше пить не буду!
Но и меньше тоже…
***
Иногда бывает так хреново что даже чай не лезет в глотку,
Тогда лишь поможет только пиво, которым запивают водку!
***
H2O — девиз не наш!
Наш — C2H5OH!
***
От Парижа до Находки с водкой лучше, чем без водки!
***
Когда подохну я, меня не хороните!
Возьмите моё тело и в спирте утопите,
К ногам и к голове поставьте мне бочонок,
Тогда червям могильным не жрать моих печенок!!!
***
Если хочешь быть красивой,
Вместо водки трескай пиво!
***
Кто выпивает по утрам — тот поступает мудро! С утра стакан, в обед стакан, проснулся — снова утро.
***
***
Если даже спирт замерзнет! Все равно его не брошу!
Буду грызть его зубами потому что он хороший!
***
Долго её мужики истязали,
Били лопатой, зубами кусали,
К горлу подставили ржавую вилку,
И всё же открыли пивную бутылку.
***
Водка холодная пьется отлично,
Водка согреет душу твою!
Но если водка мешает учиться —
Брось ее на фиг учебу твою!
***
Пиво, водка, огуречик —
Вот и спился человечек.
***
Нашу волю не сломить —
Пили, пьем и будем пить!
***
Если выпил граммов 200,
Выпить 300 — дело чести!
***
Солнце таяло в тумане,
Шелестели камыши.
Грациозные, как лани,
Шли по полю алкаши.
***
Мы рождены чтоб пить и веселиться,
Чтоб жизнь прожить не хуже королей,
Чтоб 300 раз напиться и свалиться,
Поднявшись снова закричать – НАЛЕЙ.
***
Нетрезвый провизор смотрел телевизор,
А после, взволнован до слез,
Кому-то в бокале цианистый калий
Заместо микстуры поднес
Все смеются очень мило
Всех вино объединило
У Христа и у Иуды
Расширяются сосуды
Пил он пиво со стараньем,
Пил он водку и вино, —
На лице его бараньем
Было все отражено
Рыбий жир вина полезней,
Пей без мин трагических,
Он спасет от всех болезней,
Кроме венерических.
Безалкогольные напитки
На стол поставила жена,
И муж, при виде этой пытки,
Вскричал: «Изыди, сатана!»
Звук ножниц и ножей
Ты слышишь в слове «жисть»,
Чтоб не было хужей —
Ты с водкой раздружись!
Если в доме ты чинишь проводку, —
И про пиво забудь, и про водку!
Пред жгучей жаждой опохмелки,
Все остальные чувства — мелки!
Опорожнена посуда —
Началось земное чудо.
ВОДКА
Сергей Есенин 1895-1925
Снова пьют здесь, дерутся и плачут
Под гармоники желтую грусть.
Проклинают свои неудачи,
Вспоминают московскую Русь.
И я сам, опустясь головою,
Заливаю глаза вином,
Чтоб не видеть в лицо роковое,
Чтоб подумать хоть миг об ином.
Что-то всеми навек утрачено.
Май мой синий! Июнь голубой!
Не с того ль так чадит мертвячиной
Над пропащею этой гульбой.
Ах, сегодня так весело россам,
Самогонного спирта — река.
Гармонист с провалившимся носом
Им про Волгу поет и про Чека.
Что-то злое во взорах безумных,
Непокорное в громких речах.
Жалко им тех дурашливых, юных,
Что сгубили свою жизнь сгоряча.
Где ж вы те, что ушли далече?
Ярко ль светят вам наши лучи?
Гармонист спиртом сифилис лечит,
Что в киргизских степях получил.
Нет, таких не подмять, не рассеять.
Бесшабашность им гнилью дана.
Ты, Расея моя… Рас…сея…
Азиатская сторона!
Попав в армию, я немедленно записался в самодеятельность. Никакими дарованиями не обладал, но, как знает каждый прошедший срочную службу, любая возможность устроиться придурком должна быть использована: штабным писарем, агитатором, почтальоном, артистом. Я пошел в артисты. Когда нас, новобранцев, выстроили на плацу и спросили, кто что умеет, нахально вышел вперед и сказал: «Художественное чтение». Два года примерно раз в месяц талдычил одно и то же: «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины…», но в заводских клубах, куда на танцевальные вечера выезжал наш полковой ансамбль, «Алёша» шел в разделе официоза со сцены, а потом, за столиками в буфете, в бормотушном чаду, требовали Есенина, «Москву кабацкую». Случался Блок, даже Северянин, но безусловным лидером клубных хит-парадов был Есенин.
Первым делом заказывали «про сисястую», и я заводил: «Сыпь, гармоника. Скука… Скука…» Мариенгоф в мемуарах рассказывает об отношениях Есенина с Айседорой — «Изадорой» — Дункан, которую тот приучал к своему образу жизни, о том, как «его обычная фраза: «Пей со мной, паршивая сука», — так и вошла неизмененной в знаменитое стихотворение». Попавшие в поэзию напрямую из жизни, слова в жизнь и возвращались. Вернее, не уходили из нее.
Есенинское творчество и через полвека после смерти поэта вызывало живые жаркие споры.
— Ну, не могу это слышать! Каждый раз все прям подступает. Какой спирт поможет от сифона? Какой спирт?
— А я читал про Миклухо-Маклая, там эти папуасы, он их лечил.
— Сам ты папуас. Ничего с сифоном не сделаешь — ложись и помирай, и все.
— Трипак можно, это да. Мы в Капустином Яре на пусках только и спасались. Ректификату при ракетах залейся, а то там трипак едкий, азиатский-то.
— Го-но-рре-я!
— Да ладно, грамотный, мужики же одни.
— Это он для рифмы про сифон.
Стихотворение «Снова пьют здесь, дерутся и плачут» в 90-е читал по телевизору президенту России президент Киргизии. Он тоже споткнулся о строчку про киргизский сифилис, только не стал ее обсуждать, а как-то стеснительно зажевал. Отцензурировал мычанием, как и «гниль» в последней строфе.
В цикл «Москва кабацкая» Есенин собирался включить не то семь, не то восемь стихотворений, но поначалу в сборнике «Стихи скандалиста» вышли лишь четыре. В наборном экземпляре было вычеркнуто четверостишие, шедшее после Волги и Чека — политическое: «Жалко им, что Октябрь суровый / Обманул их в своей пурге. / И уж удалью точится новой / Крепко спрятанный нож в сапоге». Удачно вычеркнули, а то глупо выглядел бы Есенин со своим пророчеством: нож так в сапоге и упрятался.
Не зря дипломатически вдохновился президент Киргизии: в последних строчках здесь народная трактовка евразийской идеи, потрафляющая и русскому патриоту, поборнику «своего пути», отличного от дорог западной цивилизации, и склонному к просвещению азиату. Есенин, как раз вернувшийся из унизительной для авторского самолюбия поездки по Америке и Европе, переживавший разрыв с выдрой иностранного происхождения, эту тему в кабацком цикле с удовольствием варьировал.
У него деревенская печь видит во снах «Золотые пески Афганистана / И стеклянную хмарь Бухары». В другом сне «Золотая дремотная Азия опочила на куполах». Это о Москве, перекликается с бунинским пунктиром из «Чистого понедельника»: «Москва, Астрахань, Персия, Индия». С Розановым: «От колен до пупка — Азия, от ребер до верхушки головы… Аполлон Бельведерский, Эллин, Рим и Франция. «А Русь лежит на боку». Оттого и «на боку», что являет Азию и Европу. Разберите-ка, где тут верх и низ, перед и зад. Это — не страна, а чепуха. Это наше отечество. Тут «ничего не разберешь». И я его люблю».
Словесной прекрасной пестротой евразийская идея, по сути, и исчерпалась. Лишь водка стала точкой схода, точнее, тем имперским ершом, в котором слились ни в чем другом не схожие уклады — русских и покоренных ими народов Сибири, Дальнего Востока, Средней Азии. Покоренных в первую очередь именно водкой: огненная вода оказалась куда более действенным оружием, чем огнестрельное. Водочное евразийство в жизни — прошлой и настоящей — закрепилось.
«Снова пьют здесь, дерутся и плачут» — обобщение не только евразийское, шире: попытка расписаться за народ и страну. В отличие от других стихотворений «Москвы кабацкой», здесь не только личная судьба. Застольная историософия ведет от «московской Руси» первой строфы через революцию и Гражданскую войну четвертой и пятой к «азиатской стороне» заключительной. Судьба человека и нации объяснена и, поскольку рассмотрена и исследована через очищающую оптику наполненного стакана — оправдана.
Зря, что ли, возникли пословицы: «Пьян да умен — два угодья в нем» или «Пьяница проспится — дурак никогда». Да мало ли кто хорошо и красиво говорил о пьянстве и водке. У Чехова: «Выпьешь ты рюмку, а у тебя в животе делается, словно ты от радости помер». Светлов: «Водка бывает двух сортов — хорошая и очень хорошая». Жванецкий: «Алкоголь в малых дозах безвреден в любых количествах».
Невыдуманная народность явления ведет к его поэтизации. Как одухотворенно пишет Андрей Синявский: «Не с нужды и не с горя пьет русский народ, а по извечной потребности в чудесном и чрезвычайном, пьет, если угодно, мистически, стремясь вывести душу из земного равновесия и вернуть ее в блаженное бестелесное состояние. Водка — белая магия русского мужика; ее он решительно предпочитает черной магии — женскому полу».
Это утешительное и лестное для русского человека стихотворение в прозе заканчивается несомненной грустной истиной. Сколько раз мне доводилось менять черную магию на белую, горько жалеть об этом потом — и снова менять.
Сколько телесных радостей растворилось в застольях. Сколько романов осталось в стаканах. Сколько любовных угаров завершилось банальным похмельем. Сколько рассветов прошло в беседах не о соловье и жаворонке, а о портвейне и пиве.
Попадались изредка и иные человеческие экземпляры, как мой рижский напарник по подсобным работам Коля Палёный — потаскун, всю жизнь изображавший горького пьяницу. Ненавидевший водку Коля белой магией маскировал черную, понимая, что алкоголизм гораздо более приемлемый порок в глазах коллег, начальства и жены, если вообще порок, а не национальное своеобразие. Почему кабацкие стихи Есенина любимы по сей день — в них пойман важный мотив: водка больше, чем напиток, это — идея.
В поговорке «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке» улавливается одобрительный оттенок: что думает человек, то и говорит. Открытый, прямой, простой. Наш. В этом — суть психоаналитического свойства водки. На том стоит институт собутыльничества, алкогольной дружбы. Водка — русский психоанализ.
Отсюда — серьезное к ней отношение. Вячеслав Всеволодович Иванов в застольной компании рассказывал со слов отца, как в начале 20-х тот пришел на банкет, устроенный для писателей каким-то меценатом (их называли «фармацевтами»). Случилось так, что в тот же вечер прием закатывал и другой фармацевт, так что к первому явились только Всеволод Иванов и Есенин. Они оглядели обильно накрытый стол, мысленно пересчитали бутылки и печально переглянулись: не одолеть. Тут Есенин без улыбки, спокойно и твердо сказал: «Не беспокойся. Между водкой будем пить коньяк. Коньяк сушит и трезвит».
Высокая поэзия российского алкоголя тесно связана с трудностями его добывания и поглощения. На этом построены самые пронзительные драматические страницы поэмы «Москва—Петушки». Если б мне пришлось участвовать в дурацкой игре, описанной в романе «Идиот» — когда надо признаться в самом постыдном своем поступке, — я бы рассказал, как мы рижской январской ночью собрали трясущимися руками гроши, как полчаса шли по морозу к заветной подворотне ресторана «Даугава», как приобрели у отделившейся от стенки тени бутылку и как я эту бутылку тут же уронил на асфальт. То, что я пишу эти строки, — свидетельство либо христианского милосердия моих товарищей, либо их алкогольного бессилия. Что часто трудноразличимо.
Корчагинское преодоление питьевых трудностей наблюдалось даже в безвоздушном пространстве. Через двадцать лет после своих полетов космонавт Гречко рассказал, как проносили коньяк на корабли «Союз», как прятали бутылки на орбитальных станциях «Салют», как в вакууме содержимое не хотело выливаться до конца, но законы физики были посрамлены знанием и смекалкой. На велосипедном заводе «Саркана Звайгзне» меня, ученика токаря, первым делом натаскали готовить клей «БФ-2». Его следовало налить в специально выточенный для этого цилиндр из нержавейки, зажать цилиндр в станок, включить 1200 оборотов, через полторы минуты развинтить, сгусток выбросить, а остальное процедить через чистую ветошь. И мне, и доктору физико-математических наук, дважды Герою Советского Союза Гречко было непросто, но мы справились. В народе накоплен большой опыт в умении загнать себя в катастрофу, чтобы потом героически из нее выбираться.
Мариенгоф рассказывает: «В последние месяцы своего страшного существования Есенин бывал человеком не больше одного часа в сутки. А порой и меньше». Мы понимаем, как он пил, но — что? «Он пил свой есенинский коктейль: половина стакана водки, половина — пива. Это был любимый напиток наших нижегородских семинаристов. Они называли его «ершом».
Через тридцать лет после алкогольного самоубийства Есенина друг все еще потрясен вульгарностью его вкуса. Интересно, кому это в середине 50-х нужно было пояснять, что такое ерш, ставя его в кавычки? Характеристика не только дворянского воспитания Мариенгофа, но и питьевого обихода Есенина, который вообще-то предпочитал шампанское, но любил поразить Изадору, того же близкого приятеля и прочую благородную публику простотой нравов.
Ерш шел разве что по праздникам на «Саркана Звайгзне», где после клея «БФ-2» лиловый денатурат, украшенный черепом с костями и надписью «Пить нельзя — яд!», вполне оправдывал свое название — рабочий коньяк «Три косточки». Не говоря уж об истинных амброзиях, которые я потом смаковал в армии: туалетная вода «Свежесть», «Огуречный» лосьон («выпил — закусил»). В пожарной охране мои коллеги-хуторяне приносили денатуратного цвета самогон, одного запаха которого не вынесла бы никакая Изадора.
По закону противодействия (некоторые законы физики в России все-таки действуют) бедности и алкогольным запретам, «самогонный спирт» тек уже не рекой, как у Есенина, а разливался океанами. В горбачевские минеральные времена в дело вовлеклись и городские гуманитарии, а до того — всесоюзная деревня. Хотя в десятом классе и мы с Толей Поликановым успешно экспериментировали с яблочной брагой Толиного отца. Я придумал конструкцию из кастрюли на газовой конфорке, глубокой тарелки и тазика с холодной водой: не зря, стало быть, в девятом выиграл городскую олимпиаду по физике. От Толи был исходный продукт, ноу-хау — от меня.
На бедности развилась разветвленная культура бормотухи. В пьесе Николая Вильямса «Алкоголики с высшим образованием» персонаж по имени Сашок в поисках наивысшего алкогольного КПД вывел систему «грамм-градус-копейка». В 80-е я познакомился с прототипом героя в Нью-Джерси, он оказался московским инженером по имени Саша, к тому времени систему усложнившим: «грамм-градус-копейка-секунда». В обоих вариантах эффективнее всего работала бормотуха, портвешок. А то мы не знали эмпирически! Яблоки падали и до Ньютона, он только записал.
Когда появился «Солнцедар», который, укрепляя до 19 градусов, делали из алжирского вина, пригоняемого в тех же танкерах, в каких в Алжир доставляли нефть (о чем мне рассказал директор Рижского завода шампанских вин) — наступил золотой век российского алкаша. Нынешние реплики: «О, портвейн «Три семерки»!» — не более чем бездумное словесное упражнение, просто название приметное. «Три семерки» стоил рубль восемьдесят семь — такое покупалось для девушек и только в первый вечер. Дальше они пили, как все мы, то, что запахом и вкусом напоминало пищевые отходы, но славно шло под плавленый сырок за одиннадцать копеек и сильно сближало. Хорошо, что российский человек редко бывает в Португалии. Какой удар для миллионов соотечественников: столица портвейна — Порту, а не Агдам. Очень бы удивились и португальцы, узнав, что их дорогой изысканный напиток так причудливо деформирован. Да, невкусно, полюбите нас черненькими!
Есенин пишет из Европы: «От изобилия вин в сих краях я бросил пить и тяну только сельтер». То, что звучит парадоксом, очень понятно русскому человеку: пить должно быть трудно, противно, горько, стыдно, опасно, греховно. А когда доступно много вкусного, хорошего, полезного — то уже и не стоит. Едва ли не главное в русском национальном напитке — мазохизм. Во всем мире основным достоинством водки считается ее вкусовая нейтральность: шведские, финские, датские сорта проглатываются безболезненно. Даже лучшая русская водка имеет сознательный сивушный оттенок: страдай, пока пьешь. Алкогольная достоевщина.
Выдающийся современник Достоевского эту водку и создал. Та, которую знаем мы и весь мир, сосчитана и выведена в исследованиях и опытах Менделеева. А нас столько лет учили ценить Менделеева совсем за другое — неживое и умозрительное. Запатентованная в 1894 году, лишь тогда водка стала канонически сорокаградусной. Тогда же началась реформа, положившая конец кабакам, в которых подавался только алкоголь без закуски и только на разлив. Навынос можно было взять не меньше ведра, то есть двенадцати литров. Есенин вырос уже в эпоху бутылочной торговли, а кабаки у него — метафора: их сменили трактиры, где к выпивке подавали еду. Реформа вступила в силу в 1902 году, никак не успев надломить главный стержень российской алкогольной культуры, прямо противоположный культуре европейской, — принципиальное разделение еды и питья.
Да и кто им так уж следовал, этим правилам. «Сухой закон» в России сопоставим по срокам со всем известным американским: в Штатах — четырнадцать лет (1919 — 1933), в России — девять (1914 —1923). Но о российском никто, по сути, не знает: не для того приказано, чтобы выполнять. Есенин, судя по всему, и вовсе ничего не заметил: «Москва кабацкая» написана во времена «сухого закона». Литературный — но и социальный — памятник эпохе.
У меня дома на книжной полке в рамочке — облигация 1930 года «Книга вместо водки». Выдуманное противопоставление. Неуместный предлог «вместо» там, где должен стоять союз «и», соединяющий две главные российские страсти. Непьющий интеллигент — оксюморон. Пьющий интеллигент — тавтология. Десятилетиями вскормленная алкогольная философия, пьяный образ жизни — достойный уже потому, что частный, выведенный из-под государства.
Поэма Венедикта Ерофеева стала пособием по противостоянию личности обществу — в том сильнейший пафос книги и причина ее феноменального успеха. По книге «Москва—Петушки» можно жить, много ли таких книг на свете. Она разлеталась на цитаты, заучивалась наизусть, словно и вправду поэма. Помню одного знакомого, человек был серьезный, у него над столом вместо папы с мамой висел Шопенгауэр. Опрокинув рюмку, степенно произносил: «Хорошо! Был поленом — стал мальчишкой». Годами читал только ерофеевскую книжку и говорил, с неприязнью поглядывая на портрет немца: «Не, даже не думай, исключено, им не врубиться, забудь». Доморощенный Тютчев, с заменой горечи на торжество.
Водка как идея — может быть, нагляднее всего это явлено в мифологии русского превосходства над Западом: бесчисленные рассказы о том, где, как, когда и кто кого перепил. У Костомарова слышна интонация недоумения: «Русские придавали пьянству какое-то героическое значение. Доблесть богатыря измерялась способностью перепить невероятное количество вина». Через столетие эпизод в фильме «Судьба человека» в одночасье сделал Сергея Бондарчука народным героем. Когда пленный русский солдат, залпом выпив стакан водки, говорит нацистскому офицеру: «После первой не закусываю» — ясно, что война уже выиграна, без танков и самолетов, одной питейной доблестью.
Розанов попенял Костомарову и прочим летописцам: «История России» — это вовсе не Карамзин, а история водки и недопетой песни». Он, сказавший: «Хороши делают чемоданы англичане, а у нас хороши народные пословицы», беспомощно и беспроигрышно крыл западное рациональное лидерство бестелесными козырями: даже не просто словами, но словами недоговоренными и словами непроизнесенными, шумел- камышами от всей души.
Не забыть фантасмагорической картины первых перестроечных лет. В очереди к колодцу со святой водой в Троице-Сергиевой лавре богомольные старушки в косынках сжимают в руках разноцветные бутылки из-под джина, виски, вермута — в те времена единственная подходящая в стране посуда с надежной пробкой на винте. Как прихотливо воплотилась евангельская метафора о новом вине в старых мехах!
Недалеко уйдя от этих бабушек, Евтушенко писал в 60-е о французских буржуа: «Приятно, выпив джина с джусом / и предвкушая крепкий сон…» Мало того что джин мешают с тоником, а не с соком, его не пьют на ночь, это аперитив, и уж точно так не станут поступать французы. Какая разница: главное — нарядно.
Красивой экзотикой были — за неимением далекого неведомого джуса — и прибалтийские изделия. Рижский черный бальзам считался отличным подарком в Москве или Питере, а керамические бутылки из-под него не приходило в голову выбрасывать: получались цветочные вазочки. Мы же в Ригу везли из Эстонии парный ликер — женский «Агнесс» и мужской «Габриэль», приторный «Вана Таллин» в виде крепостной башни. Из Литвы — водку с разнузданным именем «Dar pa vienu» («Еще по одной») и натуральные фруктово-ягодные вина, о которых говорили, что английская королева заказывает их ящиками. Королева была алкоголичкой широкого диапазона: она выписывала и наш бальзам, и армянский коньяк, и массандровский портвейн, и московскую водку, разумеется, — расхлебывая всю советскую винно-водочную отрасль.
Соцлагерь поставлял румынский ром «Супериор», ром кубинский с высоким черным человеком в лодке, югославский виньяк, болгарскую «Мастику» вкуса и запаха мастики, польскую «Вудку выборову». В 71-м году в Нарве я впервые в жизни попробовал в местном баре джин-тоник, чувствуя себя персонажем американского кино. Джин был венгерский, тоник — эстонский: тооник. За неимением английских чемоданов обходились своими пословицами.
Когда появился алкоголь с настоящего Запада, отношение к нему прошло все положенные этапы, начиная с восторженной некритичности: здоровенные мужики под рыбца принимали «Амаретто». Потом увлеклись ритуальной стороной дела: поджиганием сахара для абсента, облизыванием лайма с солью под текилу, забрасыванием кофейных зерен в самбуку. Усложненность питьевого обряда для не пьющего запойно американца или европейца (пожалуй, только ирландцы и шотландцы робко приближаются к российскому уровню) восполняет содержание формой. Взять хоть десятки рюмок и бокалов для разных напитков в любом приличном баре: никто не ошибется, налив джин-тоник в сосуд для мартини. Не зря толстая книга-пособие называется «Библия бармена».
Русскому человеку ритуальные новшества потрафили уважительным отношением к выпивке, подтверждая краеугольную мысль: алкоголь — это идея.
Сам-то русский обряд сводился к всегда достоверным и у каждого своим правилам питья: что «не мешать», как «повышать градус» или «понижать градус», после чего «никакого похмелья». Все рассуждения, иногда даже разумные, разбиваются о количество — как в той довлатовской истории о нью-йоркском враче, который так и не поверил, что это скромная правда: литр за присест. Градус менять можно и нужно в течение застолья, но на уровне третьей бутылки перестает действовать не только арифметика, но и дифференциальное исчисление. Мешать очень допустимо, даже водку с пивом, но не в одном стакане.
И — не разделять еду и питье. Суть европейского подхода в том, что крепкий алкоголь обычно пьется до или после еды, а вино — часть трапезы. Понятно, что выпивка как идея на этом пути исчезает. Войдя в состав чего-то утилитарного и повседневного, выводится из закромов белой или любой другой магии, переходит из категории бытия в категорию быта. Ни «Москву— Петушки», ни «Москву кабацкую» не написать.
— Слышь, военный, иди выпей, хорош читать.
— Сами же хотели.
— Хотели-перехотели. Иди выпей.
Чувствуя себя непонятым поэтом, сел под огромной картиной в блестящей, недавно посеребренной раме — не разобрать, Айвазовский или Шишкин, какая-то природа. Мне налили, на высоких тонах продолжая свой прерванный разговор.
— Так я захожу, а у него там всё — горюче-смазанные материалы, карасин, масло импортное, ну всё…
Выпил, бормоча про себя: «Шум и гам в этом логове жутком…»
— Чего ты? Чего не нравится?
— Да нет, это строчка, из Есенина.
— Хорош с Есениным. Заманал уже.
Шум в самом деле такой, что и музыки не слышно, не то что стихов. За соседним столиком истошные вопли:
— Я тебе, бля, авиатор, а не какой-нибудь пиджачок!
— Давай-давай, рассказывай!
— Нет, Рома, ты понял?
— Я, конечно, Рома, но не с парома!
— Нет, ты понял? В первые годы XX века Ремизов еще сомневался: «Жизнь человека красна не одним только пьянством». Итог столетию подвел Жванецкий: «Кто я такой, чтоб не пить?»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Читать книгу целиком
Поделитесь на страничке
Следующая глава >
