Испанский через поэзию
Вступление
Когда в 1992 году я прочел одно стихотворение Хуана Рамона Хименеса, я понял, что мне обязательно нужно выучить испанский, чтобы прочитать его в оригинале. Так я и начал: купив двуязычное издание «Антологии испанской поэзии», «Теоретическую грамматику испанского языка» и словарь, я стал разбирать стихотворения, поначалу не понимая, откуда же берутся эти странные переводы… После года чтения художественной литературы моей дерзости поуменьшилось, зато в памяти остались важные слова, которые обычно не учат в университете. Слова малополезные в разговорной речи, но крайне важные при общении с самим собой. Разговорную лексику, в конечном итоге, можно выучить за полгода, а вот богатство литературного языка вам потом пригодится на всю жизнь…
Если для вас испанский – это в основном Лорка, Неруда, Хименес, Борхес и Кортасар – эта страница для вас. Мы попробуем облегчить вам задачу чтения на испанском разбором стихотворений и коротких рассказов.
Poesía
| Yo no soy yo. Juan Ramón Jiménez. – Я не я. Памяти переводчика Анатолия Гелескула. | A1 |
| «Август» Ф. Гарсия Лорки. «Agosto» de F. García-Lorca | A2 |
| ¿Soy yo quien anda esta noche? Juan Ramón Jiménez. Я ли это хожу? Хуан Рамон Хименес. | A2 |
| Federico García Lorca, La luna asoma | A2 |
| Заря. Федерико Гарсия Лорка. | A2 |
| Переводить, не домысливая, ни украшая? О переводах Сесара Вальехо и русской традиции перевода | B1 |
| Vuelve el otoño de Pablo Neruda — Возвращается осень | B1 |
| Блас де Отеро. Тени шепнули ему. – Blas de Otero. Sombras le avisaron. | B2 |
Испания — удивительная страна, всю свою историю эта страна провела в вечном противоречии, проявляющемся на мировоззренческом, политическом, философском и культурном уровне. Противоречие это зародилось в недрах испанской истории и проявляется в искусстве, культуре и философии до сих пор. Исследователи очень часто пишут о «Двух Испаниях». Испания это единство в противоречии, страна которая вечно борется «сама с собой».
Чем больше я изучаю историю и культуру этой страны, тем больше убеждаюсь в верности утверждения о том, что русские и испанцы во многом схожи. Иностранцы часто говорят о загадочной русской душе. Испанская душа не менее загадочна. Русский поэт Колошин писал: «За пиренейскими горами лежит такая же страна, богата дивными дарами, но без порядка и она». Поэт сравнивал реалии русской и испанской жизни в конце концов пришел к выводу, «что кроме свежих померанцев всё то же дома нахожу». О родной России другой наш великий соотечественник Ф. И. Тютчев писал: «Умом Россию не понять….В Россию можно только верить». Известна такая фраза об испанском характере: «Для англичанина жить значит — думать, для француза жить — значит чувствовать, для испанца жить — значит верить» Испания — страна, способом существования которой является вера, , также как и в России, если следовать за Тютчевым. Абсолютная вера, как характерная черта «испанскости» проявилась в Дон Кихоте. О кихотизме, как явлении культурном и мировоззренческом рассказывается в статье, сравнивающей Дон Кихота и Гамлета.
Однако в отличие от шекспировского персонажа, ставшего «вечным типом», Дон Кихот интересен не только как «универсальный», но и как глубоко «национальный герой».В нем проявилась чувственность, идеализм, вера в абсолютные ценности и иррациональность, свойственная испанцам. Дон Кихот, как и Гамлет стал героем позднего возрождения, героем своей эпохи, ушедшим в вечность. Эпоха Сервантеса для Испании — эпоха Империи и величия, «классическая эпоха», сформировавшая нацию и народ и определившая судьбу страны и поэтому к образу Дон Кихота неоднократно обращались великие испанцы, дон Кихот стал «символом религиозного возрождения» и высшим проявлением «Испанского характера». Помимо Дон Кихота есть ещё и Санчо Панса, более приземленная, более практическая сторона «Испанскости». Здравый смысл «безрассудного» Дон Кихота. Часто противоречие «Двух Испаний», о котором я написал в начале, описывают именно через противопоставление этих героев, говоря, что Испания делится на Дон Кихотов и Санчо Панс. Однако, такая трактовка поверхностна, и верна лишь отчасти. Всё таки Дон Кихот и Санчо Панса это два характера в которых так или иначе проявляются две мировоззренческие парадигмы, основанные на двуединой традиции, в идеологическом, ментальном интеллектуальном и политическом плане они не разделимы.
Так что же это за две Испании? В политической жизни они проявлятся в двух разных традициях — «консервативной» и «либеральной», католической и антиклерикальной, исконно испанской и Европейской. «Традиционная» Испания будет апеллировать ко временам Империи, к католицизму, как признаку «единства нации», ведь именно католическая вера способствовала завершению Реконкисты, консолидации Испанского государства и становлению империи. А вторую Испанию они назовут «Анти-испанией», созданную влиянием иностранных идей. Вторая традиция, однако, не менее исконна и восходит к той же Реконкисте, ко временам Испанских кортесов, которые появились на полуострове раньше, чем сословное представительство в остальной Европе. И там заседали представители городов — свободных общин «консехо». В Испании исторически не было крепостного права, была свободная община, отсюда и исходит романтическая идея об «изначальной испанской свободе». Эта борьба проявилась не только на политическом, но и на мировоззренческом и культурном уровне.
Испанская культура глубоко религиозна, испанское мировоззрение — католическое. И здесь испанцы вновь похожи на русских. Что бы кто ни говорил, но даже в советское атеистическое время русский народ продолжал быть носителем православной культуры. И даже на уровне религиозного мировоззрения фундаментальное противоречие «испанскости» дает о себе знать. Удивительное дело, но даже Испанское просвещение и испанский антиклирикализм пропитаны католическим духом. Примерами тому могут служить работы Г. М. Де Ховельяноса или поэзия Гарсия Лорки, перечитайте «Романс об Испанской жандармерии» из известного цикла «Циганское Романсеро», сколько там «библейских аллюзий». Чего стоит одно сравнение М. Примо де Риверы с Иродом. А ведь Гарсия Лорка известен как антиклирикал и либерал, сторонник испанской республики, убитый республиканцами в Годы Гражданской войны.
Именно Гражданская война 1936-1939 стала «практическим проявлением» противостояния «Двух Испаний», переросшим в военных конфликт. В один с год с Лоркой, спустя несколько месяцев, погиб и Рамиро де Маэсту, католический философ, взвывший к воскрешению «Испанидад» — испанского духа, католического мировоззрения, восходящего к идеалам империи.
В современной Испании противоречие двух тенденций остается и в политическом дискурсе и в сознании народа. Народная Партия и ИРСП, сменяющие друг друга у власти в той или иной степени являются носителями традиций «франкизма» и «республики». Сегодня испанское общество остается разделенным памятью о событиях Гражданской войны, ключевого события Новейшей истории страны, подготовленного глубинным историко-философским противоречим. Об исторической памяти и живости двух традиций нам говорит, с одной стороны Долина Павших и сохранение «памяти о Франко», а с другой, шествия с призывом «Увольнять королей», проходящие 14 апреля, в день установления Второй республики.
ХУАН ДЕ МЕНА
ДАМЕ (ВЫ, МОЙ СВЕТ, НЕОТРАЗИМЫ…)
Вы, мой свет, неотразимы
Потому-то, ангел мой,
Против воли Вы любимы
Всеми, в том числе и мной.
В Вашей воле, дорогая,
Никого не полюбить,
Но любить Вас больше рая —
Вы не в силах запретить.
И пускай неумолимы
Вы, но с Вашей красотой
Вы пребудете любимы
Всеми, в том числе и мной.
БАРТОЛОМЕ ТОРРЕС НАВАРРО
ПРИ ЖИЗНИ ПОКОЮСЬ, ПОКОЯ НЕ ЗНАЯ…
При жизни покоюсь, покоя не зная,
лежит мое время без тени движенья,
бессмертием тешится слава земная,
и прзднует сердце свои пораженья…
Сеньора и дама, по долгу служенья
обетов любви я по гроб не нарушу,
и вплоть до последнего изнеможенья
ни слова не вырвется больше наружу.
Отвергнутый, слабости не обнаружу,
вам отдано все, ибо все не мое,
всецело я ваш, и одну только душу
мне Бог даровал и да примет ее.
ФРАНСИСКО ДЕ КЕВЕДО
ИЗЛИТЬСЯ ДАЙТЕ МУКЕ БЕССЛОВЕСНОЙ
Излиться дайте муке бессловесной —
Так долго скорбь моя была нема!
О дайте, дайте мне сойти с ума:
Любовь с рассудком здравым несовместны.
Грызу решетку я темницы тесной —
Жестокости твоей мала тюрьма,
Когда глаза мне застилает тьма
И снова прохожу я путь свой крестный.
Ни в чем не знал я счастья никогда:
И жизнь я прожил невознагражденным,
И смерть принять я должен без суда.
Но той, чье сердце было непреклонным,
Скажите ей, хоть жалость ей чужда,
Что умер я, как жил, в нее влюбленным.
ГУСТАВО АДОЛЬФО БЕККЕР
ЧЕРНЫ МОИ КУДРИ, КАК ЗНОЙНАЯ НОЧЬ
Черны мои кудри, как знойная ночь.
Горячего юга я страстная дочь.
Живу я минутой, бегу огорчений,
Я жажду блаженства, я жду насладжений!
Меня ли ты ищешь, ответь мне, поэт?
Тебя ли? О нет!
Я севера дочь, с золотистой косой,
С холодным лицом и спокойной душой.
Чужды мне и страсти, и ревность, и злоба,
Но если люблю, так люблю уж до гроба.
Меня ли ты ищешь, ответь мне, поэт?
Тебя ли? О нет!
Я — сон, я — дитя своенравной мечты,
Я — греза, что создал фантазией ты.
Измучится тот и всю жизнь прострадает,
Кто ищет меня и напрасно желает.
Меня ли ты ищешь, душой полюбя?
Тебя, да, тебя!
ГУСТАВО АДОЛЬФО БЕККЕР
К ЧЕМУ ГОВОРИТЬ МНЕ!
К чему говорить мне, я знаю — она
Пуста, переменчива и своенравна.
И, если вода не родится в скале,
То чувства в душе её чёрствой — подавно.
Я знаю, в ней сердце — гнездовье змеи,
Я знаю, в ней каждая жилка бесстрастна.
Она — неожившая статуя, но
Она так прекрасна. Она так прекрасна!
ЛОПЕ ДЕ ВЕГА
О, ЖЕНЩИНА, УСЛАДА ИЗ УСЛАД
О, женщина, услада из услад
и злейшее из порождений ада.
Мужчине ты и радость и награда,
ты боль его и смертоносный яд.
Ты добродетели цветущий сад
и аспид, выползающий из сада.
За доброту тебя прославить надо,
за дьявольскую ложь — отправить в ад.
Ты кровью нас и молоком взрастила,
но есть ли в мире своенравней сила?
Ты шелест крыл и злобных гарпий прыть.
Тобою нежим мы сердца и раним,
Тебя бы я сравнил с кровопусканьем,
оно целит, но может и убить.
АНТОНИО МАЧАДО
БЫЛ МЕСЯЦ МАЙ
Был месяц май. И ночь была
Спокойная и голубая.
И полная луна плыла
Над кипарисами сияя.
И донеслись до слуха трели
Невидимого соловья.
И ветер дунул еле-еле,
Фонтана дрогнула струя.
Потом возник напев щемящий,
И сад его в себя вбирал.
За миртами, в зелёной чаще,
Скрипач таинственно играл.
Любовь и молодость сплетали
В один напев тоску свою,
И жаловались ветру дали,
Луне, воде и соловью.
Но голос смолк, и смолк упрёк,
Рука смычок остановила.
Печаль теперь одна бродила
По саду вдоль и поперёк.
АНТОНИО МАЧАДО
ВЕСНА ЦЕЛОВАЛА ВЕТКИ
Весна целовала ветки,
Дышала, склоняясь к ним,
Прорезался, взвился кверху
По прутьям зелёный дым.
А тучи, приникнув к ниве,
Плывут — за четой чета.
Я вижу, как юный ливень
Ударил в ладонь листа.
Я вижу — тяжёлым цветом
Весенний миндаль увит,
Здесь проклял далёким летом
Я молодость без любви.
Пол-жизни прошёл я. Поздно
Открылась истина мне.
О, если б те горькие вёсны
Я мог возвратить во сне.
ХУАН РАМОН ХИМЕНЕС
В ПОЛЯХ ПЕЧАЛЬНО И ПУСТО
В полях печально и пусто ,
одни стога среди луга.
Ложится вечер осенний,
и пахнет сеном округа.
Проснулся плач соловьиный,
а сосны замерли сонно,
и стал так нежносиренев
над ними цвет небосклона.
Уводит следом за песней
меня тропа луговая,
и веет осенью песня,
Бог весть кого отпевая, –
поет, как пела когда-то,
зовя ушедшего друга,
и падал вечер осенний,
и пахла сеном округа.
ХУАН РАМОН ХИМЕНЕС
БРОДЯТ ДУШИ ЦВЕТОВ
Бродят души цветов под вечерним дождем.
О ростки желтоцвета по кровельным скатам,
вы опять отогрели заброшенный дом
нездоровым и стойким своим ароматом!
Он как голос, который заплакать готов,
или сказка лесная, с лачугой в низине,
где невеселы краски, и много цветов,
и большие глаза нелюдимы и сини…
Привкус горя навек с этим запахом слит
и возник в незапамятно-давние годы…
Крыша пахнет цветами, а сердце болит,
словно эти цветы – его желтые всходы.
ХУАН РАМОН ХИМЕНЕС
ЛЕТЯТ ЗОЛОТЫЕ СТРЕЛЫ
Летят золотые стрелы
с осеннего поля брани.
И в воздухе боль сочится,
как яд, растворенный в ране.
А свет, и цветы, и крылья –
как беженцы на причале.
И сердце выходит в море.
И столько вокруг печали!
Все жалобно окликает,
все тянется за ответом –
и слышно: – Куда вы?.. Где вы?.. –
Ответ никому не ведом…
МИГЕЛЬ ЭРНАНДЕС
АГОНИЯ ПРОЩАНИЙ, КЛАДБИЩЕНСКИЕ РВЫ
Агония прощаний, кладбищенские рвы.
Вчера с тобой прощались, вчера еще кончались,
Сегодня мы мертвы.
Как поезд похоронный, причалы и перроны.
Рука платок уронит — и ты уже вдали.
Живыми нас хоронят на двух концах земли.
МИГЕЛЬ ЭРНАНДЕС
НАВАХА, ЗАРНИЦА СМЕРТИ
Наваха, зарница смерти,
как птица, нежна и зла,
круги надо мною чертит
косой полосой крыла.
Ночной метеор безлюдья,
вершит она свой полёт
и где-то под левой грудью
угрюмые гнёзла вьёт.
Зрачки мои — окна в поле,
где бродит забытый смех;
висок мой чернее смоли,
а сердце — как белый снег.
И я в ворота июня,
гонимый крыльями зла,
вхожу, как серп новолунья
во тьму глухого села.
Печалей цвет паутинный,
ресницы слёз солоней
и край дороги пустынной —
и нож, как птица, над ней.
Куда от него забиться,
стучать у каких дверей?..
Судьба моя — морем биться
о берег судьбы твоей.
Любовью, бедой ли, шквалом
завещана эта связь?
Не знаю, но вал за валом
встаёт и встаёт, дробясь.
И только смерть не обманет
царя над ложью земной.
Пусть яростней птица ранит —
последний удар за мной!
Лети же, над сердцем рея,
и падай! Придёт черёд —
и след мой жёлтое время
на старом снимке сотрёт.
I.
На Испанию родную
Призвал мавра Юлиан.
Граф за личную обиду
Мстить решился королю.
Дочь его Родрик похитил,
Обесчестил древний род;
Вот за что отчизну предал
Раздраженный Юлиан.
Мавры хлынули потоком
На испанские брега.
Царство готфов миновалось,
И с престола пал Родрик.
Готфы пали не бесславно:
Храбро билися они,
Долго мавры сомневались,
Одолеет кто кого.
Восемь дней сраженье длилось;
Спор решен был наконец:
Был на поле битвы пойман
Конь любимый короля;
Шлем и меч его тяжелый
Были найдены в пыли.
Короля почли убитым,
И никто не пожалел.
Но Родрик в живых остался,
Бился он все восемь дней —
Он сперва хотел победы,
Там уж смерти лишь алкал.
И кругом свистали стрелы,
Не касаяся его,
Мимо дротики летали,
Шлема меч не рассекал.
Напоследок, утомившись,
Соскочил с коня Родрик,
Меч с запекшеюся кровью
От ладони отклеил,
Бросил об земь шлем пернатый
И блестящую броню.
И спасенный мраком ночи
С поля битвы он ушел.
II.
От полей кровавой битвы
Удаляется Родрик;
Короля опередила
Весть о гибели его.
Стариков и бедных женщин
На распутьях видит он;
Все толпой бегут от мавров
К укрепленным городам.
Все, рыдая, молят бога
О спасенье христиан,
Все Родрика проклинают;
И проклятья слышит он.
И с поникшею главою
Мимо их пройти спешит,
И не смеет даже молвить:
Помолитесь за него.
Наконец на берег моря
В третий день приходит он,
Видит темную пещеру
На пустынном берегу.
В той пещере он находит
Крест и заступ — а в углу
Труп отшельника и яму,
Им изрытую давно.
Тленье трупу не коснулось,
Он лежит, окостенев,
Ожидая погребенья
И молитвы христиан.
Труп отшельника с молитвой
Схоронил король
И в пещере поселился
Над могилою его.
Он питаться стал плодами
И водою ключевой;
И себе могилу вырыл,
Как предшественник его.
Короля в уединенье
Стал лукавый искушать,
И виденьями ночными
Краткий сон его мутить.
Он проснется с содроганьем,
Полон страха и стыда;
Упоение соблазна
Сокрушает дух его.
Хочет он молиться богу
И не может. Бес ему
Шепчет в уши звуки битвы
Или страстные слова.
Он в унынии проводит
Дни и ночи недвижим,
Устремив глаза на море,
Поминая старину.
III.
Но отшельник, чьи останки
Он усердно схоронил,
За него перед всевышним
Заступился в небесах.
В сновиденье благодатном
Он явился королю,
Белой ризою одеян
И сияньем окружен.
И король, объятый страхом,
Ниц повергся перед ним,
И вещал ему угодник:
«Встань — и миру вновь явись.
Ты венец утратил царский,
Но господь руке твоей
Даст победу над врагами,
А душе твоей покой».
Пробудясь, господню волю
Сердцем он уразумел,
И, с пустынею расставшись,
В путь отправился король.
