/ Сочинения / Пушкин А.С. / Лирика / Сравнение стихотворения А.С. Пушкина «Пророк» с библейской легендой
 |
 |
 |
|
| Тип: Анализ стихотворения | |||
Сравнение стихотворения А.С. Пушкина «Пророк» с библейской легендой
При создании своего стихотворения «Пророк» (1826) Пушкин обращается к библейской легенде, изложенной в Ветхом Завете. Он использует 6 главу из книги пророка Исайи, в которой рассказывается о встрече земного человека с Богом и о преображении этого человека, превращении его в пророка.
Герой библейской легенды оказывается у трона Господа, где в полной мере ощущает свою греховность. Однако серафим очищает его, прикасаясь к губам Исайи раскаленным углем. После этого герой смог услышать голос Бога.
Исайа просит Господа дать возможность послужить ему – пойти к своему народу и произнести Его волю. В этот момент человек превращается в пророка – истолкователя божьей воли, предсказателя будущего.
Исайа знает о том, что слова его не будут услышаны, потому что народ погряз в грехах. Однако его миссия заключается в том, чтобы, несмотря ни на что, нести слово Божье в надежде, что брошенное им семя прорастет. Ведь только при условии полного очищения народ израильский получит шанс возродиться, не исчезнуть с лица земли.
Как видим, в стихотворении Пушкина есть некоторые переклички с этой легендой. Однако художник использует ее, чтобы развить другую тему – роли поэта и поэзии в жизни общества.
По мнению Пушкина, поэт подобен пророку, цель и смысл его жизни – нести людям божественную истину, которая доступна лишь ему. Серафим, так же, как и в легенде, преображает героя – он открывает ему истинные, невидимые простому глазу, вещи.
Преображение поэта мучительно — Пушкин делает акцент (в отличие от легенды) на физических страданиях своего героя, однако без них невозможно избавление от духовных страданий, поиска смысла жизни (до своего преображения герой находился «на перепутье»).
Цель библейского пророка была в том, чтобы нести слово очищения и преображения людям. Поэт Пушкина призван к другому – он должен «жечь сердца людей». Что это значит? Мне кажется, что поэт должен обнажать все пороки людей, показывать им их истинное лицо, их недостатки. И, тем самым, обрекать людей на наказание – муки совести, которого те вполне достойны.
Напомним, что «Пророк» был создан Пушкиным в трудный для него период духовного кризиса – после разгрома декабристов, когда поэт разочаровался во власти и обществе. Можно сказать, что данное стихотворение – его ответ на страшные и несправедливые события, происходившие в то время.
Таким образом, в «Пророке» Пушкин опирается на библейскую легенду о превращении человека в пророка, однако развивает и значительно расширяет ее, раскрывая тему роли поэта в обществе, его высшей духовной миссии.
Беру!
0 человек просмотрели эту страницу. Зарегистрируйся или войди и узнай сколько человек из твоей школы уже списали это сочинение.
Примеры метафор, олицетворений, эпитетов из художественных произведений?
Метафора — это средство поэтической выразительности, которое используется поэтом для создания эмоциональных образов. Если бы С. Есенин сказал: «Желтые волосы», это было бы просто, непоэтично. А если так:
«Руки милой — пара лебедей
В золото волос моих ныряют».
Золото волос — это и есть метафора. То есть свойства одного предмета переносятся на другой.
Эпитет — тоже средство художественной выразительности. Но здесь все просто. Никаких переносных смыслов, например:
«Белая береза под моим окном
Принакрылась снегом, точно серебром».
Белая береза — эпитет.
Олицетворение — это когда неживой предмет выступает как живой, например:
«Белеет парус одинокий в тумане моря голубом».
Понятное дело, одиноким бывает человек, но не парус. Здесь мы видим олицетворение.
модератор выбрал этот ответ лучшим
Эпитеты — это художественное определение, образное слово, отвечающее на вопрос какой? Эпитетов очень много у Пушкина. Например:
Под гнетом власти роковой
Нетерпеливою душой Отчизны внемлем призыванье.
Это из стихотворения «К Чаадаеву». Тут эпитеты «роковой» и «нетерпеливою».
Олицетворения — это один из видов метафоры, который заключается в перенесении свойственных одушевлённым предметам качеств на неодушевлённые. Опять обращаемся к Пушкину. В его стихотворении «Анчар» читаем:
Природа жаждущих степей
Его в день гнева породила.
Тут олицетворение «природа породила».
У Пушкина немало и обычных метафор, т.е. переноса значения одного слова на другое, например «пока свободою горим, пока сердца для чести живы. «, в этом контексте метафоры «свободою горим» и «сердца живы». Эти строки я взяла из стихотворения «К Чаадаеву».
Для примера возьму стихотворение Михаила Юрьевича Лермонтова «Кинжал»:
Здесь яркий пример олицетворения, потому как лирический герой обращается к кинжалу как к живому существу, называя его «товарищем», «другом железным». В стихотворении есть также эпитеты: лилейная рука, таинственная печаль, а также интересная метафора:
В данном стихотворении есть эпитеты: сладкий недуг, душевная невзгода, холодное вниманье.
В стихотворении же «Тучи» интересны метафоры: тучки-вечные странники, изгнанники и яркие эпитеты, которые показывают боль души поэта и его бесконечная любовь к красотам неба: степь лазурная, цепь жемчужная, милый север, клевета ядовитая.
Олицетворения можно найти в сказках А.С Пушкина, в которых герой нередко разговаривает с силами природы: с ветром, солнцем.
Самое интересное. что в стихах про парус сначала — просто эпитет: «парус одинокий». Это еще не олицетворение.
А вот то, что он ищет чего-то, вероятно, бури — это уже олицетворение в чистом виде. То есть тут парус выступает как живое, бунтующее существо.
То же самое, к примеру, с солнышком. Если оно красное — это эпитет. Если в сто сорок солнц сияет закат — метафора. А вот если оно делает то, что может делать лишь человек, к примеру, разговаривает с поэтом — это уже олицетворение:)
И метафорами, и эпитетами, и олицетворениями изобилует поэзия Александра Сергеевича Пушкина — в качестве примера можно рассмотреть его замечательное стихотворение «Зимнее утро», в котором присутствуют все перечисленные художественные приёмы (тропы) — смотрим текст:
Метафора,эпитет, олицетворение это тропы во фразеологии и лексике русского языка. Слово тропа в переводе с греческого означает — поворот, оборот, образ. Это специальные изобразительно-выразительные высказывания, при котором слова используются в переносном значении. Также есть и другие высказывания -тропы (сравнения, метонимия, перефраз и т. д.)Более подробно, что такое, каждое из этих определений и примеры:
Д.Г. Лукьянец
На языке эсперанто существует большая переводная литература. Она появилась уже на начальных этапах интернационального движения за распространение этого языка. Пушкина стали переводить на эсперанто одним из первых, — видимо, потому что эсперантистское движение возникло в России. Многие пушкинские произведения были переведены по нескольку раз.
Цель данного исследования — выявить поэтические возможности эсперанто на материале анализа некоторых переводов произведений Пушкина, существующих также на французском (языке естественном). Отметим, что характер переводческой деятельности здесь глубоко различен: в случае с естественным языком переводят с чужого (русского) языка на родной (французский); если же языком перевода является международный (эсперанто), то переводят с родного на неродной.
В предисловиях многих изданий сборников переводов А.С. Пушкина на французский язык повторяется одна и та же мысль о непереводимости пушкинских стихов. Так, в предисловии к сборнику 1937 г., собранному Ж. Путерманом и выпущенному к 100-летию со дня смерти Пушкина, говорится о том, что слава Пушкина не оспаривается никем, школьные учебники, рассматривающие европейскую литературу, утверждают, что он — великий русский поэт, и все-таки во Франции среди иностранных классиков он наименее популярен. Часто приводится высказывание Е. Вогюе, который писал: «Русские поэты не переводятся и никогда не будут переводиться. Лирическое стихотворение — это существо, живущее скрытой жизнью, которая заключена в особой организации слов; эту жизнь нельзя перенести в чужое тело». Критик повторяет то же самое по отношению к Пушкину. Переводить этот «блистательный язык», по его мнению, значит «заключать пари, заранее зная, что партия будет проиграна».
Г. Дюпон, издавший в 1847 г. «Избранные произведения А.С. Пушкина», переведенные на французский язык, считал, что французскому читателю достаточно получить точный прозаический перевод. Переводы Дюпона — это скорее всего пересказы, имеющие целью познакомить французского читателя с творчеством русского поэта.
Рассмотрим переводы на французский язык и эсперанто пушкинского стихотворения «Эхо»:
Ревет ли зверь в лесу глухом.
Трубит ли рог, гремит ли гром,
Поет ли дева за холмом —
На всякий звук
Свой отклик в воздухе пустом
Родишь ты вдруг.
Ты внемлешь грохоту громов,
И гласу бури и валов,
И крику сельских пастухов —
И шлешь ответ;
Тебе ж нет отзыва… Таков
И ты, поэт.
Центральный образ этого стихотворения — эхо, которое откликается на все звуки, происходящие в природе. В конце стихотворения оно сравнивается с поэтом. Из всех форм ритма, которые существуют здесь во взаимосвязи, а именно ритма ударений, синтаксического ритма, ритма пауз, строф, наиболее интересным является ритм звучаний. Это концевые рифмы. Каждая строка имеет мужское окончание, и в каждой строфе четыре слова объединены одной рифмой, причем все они содержат гласный о.
Перевод Дюпона прозаический:
Si une bete feroce rugit dans la foret, si Ton donne du cor, si le tonnerre gronde, si une bergere chante derriere la colline — soudain ta voix repete chauue son dans les airs. Tu entends des rugissemens du tonnerre, et la voix de la tempete et des vagues, et les cris des bergers villageois — et tu leur renvoies ton echo, mais il n’y en a point pour toi… tu es le tel, о poete.
Что касается ритма перевода, то прежде всего придется говорить о ритме синтаксическом. В первой части перевода четыре фразы начинаются с союза si, который вводит придаточное условное предложение, вторая часть также организована по подобию русского оригинала. Употребление союза неверно, потому что мысль оригинала иная: что бы ни произошло, эхо откликается. Встречаются и другие несоответствия в содержании, хотя перевод текстуально довольно близкий. Лес в переводе Дюпона уже не глухой, а просто лес. Слово глухой в оригинале служит фоном для эха. Дева называется пастушкой, а конец стихотворения, где Пушкин обращается к поэту: таков и ты, поэт — переведен торжественно: tu es le tel, poete.
Андре Лирондель, переводивший «Эхо» после Дюпона, дал стихотворный перевод:
Qu’un animal rugisse en la foret profonde,
Que resonne le cor, que gronde le tonnerre,
Que le vierge au dela de la colline chante,
Aussitot dans, l’air vide, a chacun de ces bruits
Tu donnes ta reponse.
Tu ecoutes aussi le fracas du tonnerre,
Les voix de la tempete et des vagues, le cri
Des patres du village, et envoies ta reponse;
Mais rien ne fait echo a voix… Tel aussi
Est ton destin, poete.
Стихотворение организовано в две строфы. В ритмическом отношении оно отличается от оригинала. Синтаксический ритм в первой строфе особенно яркий, здесь форма глагола с частицей ли передана сослагательным наклонением. В содержательном отношении отклонений нет. В первой строфе слово дева переводится уже не bergere (пастушка), как у Дюпона, а словом vierge (дева). Конец второй строфы переведен такова и твоя судьба (участь), поэт, что действительно соответствует последней фразе оригинала. Что же касается рифмы, очевидно, автор прав, что отказался от нее. Ведь нужно было найти рифму, которая создала бы сходный эффект, а если таковой нет, то лучше обойтись без нее.
При переводе с русского языка на французский переводчик обязан подчиняться правилам силлабического стихосложения; трудности умножают русские склонения, отсутствие в русском языке артикля и сложных времен, различия в порядке слов, наличие слов, имеющих разную длину и ударение.
Каким же образом справляются с подобными трудностями эсперантские переводчики? Вот как звучит стихотворение «Эхо» в переводе на эсперанто:
ŝu hurlas best’ en densarbar’,
Bruegas tondro аu fanfar’,
Knabino kantas post montar’ —
Al ĉiu son’
Reehhas via, sen prepar’,
Amik’ — reson’.
Atentas vi al marа ond’,
Al ŝtorm’ respondas kaj al font’, —
Silent’ — Kviet’…
Simila estas en la mond’
Ho vi, poet’.
Перевод К. Рабинович
Стихотворение написано тем же размером, те же мужские окончания, та же длина строк. По содержанию перевод несколько отличается от пушкинского оригинала.
Первая строка стихотворения начинается с частицы сhu. По правилам эсперантской грамматики частица сhu в начале предложения придает предложению вопросительный характер, переводится разве, ли, может вообще не переводиться. В первой строфе подлинника не содержится вопроса, и ли, повторяющееся с глаголом в трех строках, обозначает условие. Значит, употребление частицы ĉu в эсперантском переводе необоснованно. В переводе Дюпона это условие передается придаточным предложением с союзом si, а в переводе Лиронделя — сослагательным наклонением. Такие две сходные формы можно было бы найти и в эсперанто.
Во второй строке рог переводится словом fanfaro (труба), — вероятно, для создания рифмы на -ar. В третьей строке слово дева переведено knabino (девочка, девушка), стилистически выпадая из контекста, потому что эсперантисты употребляют это слово при фамильярном обращении. Слова bergere, vierge, несомненно, поэтичнее, кроме того, они имеют эквиваленты и в эсперанто. Слово montaro в этой строке приносит все ту же рифму на -ar. В четвертой и шестой строках рифмуются son’ — reson’. Эта рифма не совсем удачна, потому что оба слова различаются только приставкой re-, обозначающей повторность. В пятой строке существительное prepare (приготовление, подготовка), употребленное с предлогом sen (без), не подходит для передачи слова вдруг, содержащегося в оригинале. Последняя строка этой строфы: Amik-reson’ — должна означать дружеский отзвук. Пушкин ничего не говорил о чувствах, которые испытывало невидимое эхо.
Четыре строки второй строфы объединены одной рифмой. Однако слово font’ нужно опять для того, чтобы четыре раза повторить рифму. В целом вторая строфа на фоне первой выглядит удачнее.
В оригинале каждая строка имеет мужское окончание. В переводе на эсперанто данная особенность сохраняется, но вряд ли это является достоинством перевода. Дело в том, что все существительные в эсперанто оканчиваются на -о, которое в стихах может опускаться и заменяться апострофом. Таким образом, стихотворение «Эхо», переведенное на эсперанто с мужскими окончаниями, оказывается как бы подрезанным справа. Слишком частое использование апострофа нельзя приветствовать.
Известный эсперантский поэт К. Калочай, который написал много оригинальных стихотворений на эсперанто и прославился среди эсперантистов мира своими переводами из Петёфи, предложил свой перевод пушкинского стихотворения «Эхо»:
Se fulmotondro, voĉ’ fanfara,
Besthurlo en la dens’ arbara,
Sur knabinlipoj kanto klara
Al vi atingas,
Vian respondan vorton, kara,
Tuj vi resvingas
Se la ĉielon tondro fendas,
Se ŝtormo blekas, rokoj plendas,
Se salmo trilas, vi resendas
Ĝin per ripeto,
Respondon vane vi atendas,
Kaj la poeto?..
В этом переводе стихотворение по ритму невозможно узнать. Калочай устраняет недостаток, связанный с частым использованием апострофа, и в поисках полной гармонии заменяет все мужские окончания на женские, но строки становятся длиннее. Автор допускает много несоответствий в передаче содержания, причем некоторые несоответствия приносят в текст нечто чуждое Пушкину, например: «ясная песня на губах девушки», слово blekas значит не воет, а скорее блеет или мычит. Калочай проявляет свое отношение к эху-невидимке, называет его дорогим, а в конце стихотворения ставит риторический вопрос: а поэт? Пушкин же, наоборот, описывает все, что происходит с эхом, чтобы в конце объяснить поэту, какова его участь.
Переводное произведение принадлежит одновременно двум создателям — автору и переводчику и, следовательно, двум литературам. В данном случае в переводе не осталось почти ничего авторского. На примере рассмотренного стихотворения хорошо видно, с каким трудом решается проблема адекватного перевода как французскими, так и эсперантскими переводчиками. Кроме того, перевод на эсперанто имеет специфические сложности, связанные с тем, что эсперанто создан как подсобный вспомогательный язык. Для этого он должен быть предельно прост, что для художественной литературы явно неудовлетворительно, и литература пытается обогатить язык — в этом внутреннее противоречие международного языка.
В переводе «Евгения Онегина», сделанном Н. Некрасовым в 1931 г., начало первой строфы первой главы звучит так:
Nu, mia onklo agas sprite,
Tuj kiam ekmalsanis li,
Li min servigis senevite,
Elpensi li ne povis pli…
В этом четверостишии выделяются слова ekmalsanis, servigis, senevite, elpensi, образованные при помощи аффиксов: ekmalsanis имеет корень san (здоровье), окончание глагола в прошедшем времени -is и две приставки: еk- передает мгновенность, однократность действия, mal- противоположное действие, все слово означает заболел; в servigis суффикс -ig передает побуждение к действию, весь глагол означает заставил служить; elpensi раскладывается на pensi (думать) и el- (из), что вместе должно означать выдумывать.
Постоянное использование слова прочно связывает его с предметом или его образом в нашем сознании, но если человек не пользуется языком в повседневной жизни и не привык к слову, то он мысленно начинает раскладывать его на элементы, не получая истинного образа. Слово malgaja, например, вызывает сначала образ gaja (веселый), а затем происходит как бы отрицание его и возникает значение печальный. Таким образом, производные слова часто создают трудности для непосредственного восприятия (ср. также mano (рука), -um суффикс без определенного значения — manumo (манжета)). Эсперантские поэты стараются заменить слова, образованные при помощи отрицательных приставок, их синонимами, взятыми из других языков. Со словом malgaja теперь успешно конкурирует trista, соответствующее фр. triste. Появляются синонимы и у непроизводных слов, потому что в поэзии отсутствие синонимии воспринимается как болезнь языка, которую литература должна излечить. Много трудностей доставляет переводчикам отсутствие в эсперанто синонимических рядов типа «лошадь, конь, скакун, рысак, иноходец» (в эсперанто имеется лишь слово ĉevalo (лошадь)) или «юноша, парень, молодец» (эсп. junulo (молодой человек)).
В 60-е годы С. Рублев перевел «Евгения Онегина» заново. Но этот перевод также страдает анемией, кроме того, слишком заметно пристрастие переводчика к сложным словам. Вот начало второй строфы первой главы:
Jen tion pensis jun-sinjoro
En flugrapida veturil’,
Pretende al hered-favoro
De parencaro kun ĝentil’.
В этой строфе три сложных слова — junsinjoro (молодой господин); flugrapida (flugi (лететь) и rapida (быстрый)); hered-favoro (heredi (наследовать) и favoro (благосклонность), покровительство, милость), — которые не укладываются в пушкинскую строку. Слово veturilo (ср. фр. voiture, образовано от корня vetur (ехать) + суф. -il, обозначающий орудие, средство действия), которое означает (по словарю) экипаж, повозка, карета, но на самом деле имеет значение любого средства передвижения, так что может оказаться и автомобилем и самокатом, несопоставимо с пушкинским «Летя в пыли на почтовых».
В переводе Л. Арагона фр. voiture (как и его синонимы) отсутствует:
Ainsi pense un jeune gredin,
Dans la poussiere du voyage.
При этом переводчику удается сохранить ритм подлинника, который сразу же узнается русским читателем.
Г. Дюпон приводит переводы В. Михайлова и М. Бейа:
C’est ainsi, que roulant en poste et tout poudreux
Pensait un jeune fat, elegant et vo!age.
Сочетание roulant en poste семантически более всего соответствует оригиналу. Но длина строк здесь увеличена чуть ли не вдвое, сменился ритм произведения. М. Бейа в прозаическом переводе «Евгения Онегина» передает так содержание тех же строк:
Ainsi pensait un jeune ecervele, volant dans la poussiere des chevaux de poste.
Это самый близкий перевод, но не стихотворный.
В переводе «Евгения Онегина». Н. Некрасова есть в этом отношении более удачные места. Например, начало второй строфы первой главы:
ŝi tiel pensis juna dando
Dum veturad’ en poŝta ĉar’,
Lau Zeusa volo heredanto
De sia tuta parencar’.
Слово veturilo здесь удачно заменено словом ĉaro с более узким кругом значений.
В переводе И. Ховеса первые две строки также переведены близко к оригиналу:
Dum polvis ĉaro kuriera,
Meditis tiel juna dand’.
Перевод первой строфы той же главы И. Ховеса свидетельствует о наличии разных стилей в эсперанто:
La onklo, honestul’ modela,
Trafinte liton de turment’,
Min damnis al respekt’ fidela
Kaj pli ne havis da invent’,
Aliajn servu ĉi instruo;
Sed, dio mia, jen enuo:
Deĵori apud invalid’
Sen paŝo for de lia lit’.
La duonvivan flegi, distri
Kanajla estas ja malic’,
Medikamenti lin lau vic’,
Kusenojn triste administri,
Sed kaŝe pensi en sufer’:
«Do kiam prenos vin infer'».
Выражения lito de turmento, damnis alrespekto относятся к высокому стилю, а слова deĵori, medikamenti, administri — к официально-административному и научному. Слово honestulo, образованное при помощи суффикса -ul (лицо с данным качеством), фамильярно и, подобно слову bonulo (добряк), соответствует русскому честный малый, но с прилагательным modela (образцовый, примерный) сочетается плохо. А слово invalido совершенно чуждо этой строфе и по смыслу.
Приведем перевод этой же строфы, сделанный Л. Арагоном:
Mon oncle avait de la morale,
Quand pour de bon il s’alita,
Forcer i’estime generale
Ce fut le mieux qu’il inventa.
Son exemple a tout est science;
Mais, mon Dieu, quelle patience
Pres du malade et jour et nuit,
Sans s’ecarter d’un pas de lui.
Quel subterfuge ridicule
Que distraire un mort-a-demi
L’oreiller sous la tete mis
Otirir tristement les pilules,
Soupirer et penser a part:
Quc le diable enfin s’en ernpare.
Этот перевод в большей мере соответствует пушкинскому оригиналу как по форме, так и по содержанию. Стилистическая окраска передается. Конечно, в сравнении с французским эсперанто не обладает таким богатством семантики и стилистических средств. Но это не значит, что не нужно искать, так как в принципе эсперанто предоставляет достаточно лингвистических средств, чтобы выразить любой текст любого языка.
Можно привести примеры удачных переводов пушкинских произведений, которые подтверждают поэтические возможности языка эсперанто. Вот начало стихотворения «Анчар» в переводе И. Лубяновского:
En grund’ senfrukta pro sunard’,
En mezo de dezert’ avara,
Severa, kavazau ce la gard’,
Kaj sola staras la anĉaro.
Это четверостишие не фальсифицирует пушкинский образ анчара, передает ритм оригинала и не имеет «языковых ляпсусов».
В настоящее время эсперанто объединяет большое число сторонников международного языка, и перспективы дальнейшего развития эсперантской литературы зависят от той роли, которую будет играть эсперанто как язык международного общения.
