Мы все еще сохраняем отношение к жанрам как к готовым вещам. Поэт встает с места, открывает какой-то шкаф и достает тот жанр, который ему нужен. Каждый поэт может открыть этот шкаф. И мало ли этих жанров, начиная с оды и кончая поэмой. Должно обязательно хватить на всех.
Ю.Н. Тынянов. Промежуток
У ней и так особенная стать,
Душемутительная, как романс…
Мария Степанова. Муж
«Лад баллад”, как известно из Маяковского, немолод. Вот уже почти два столетия находится он в шкафу русской поэзии (так и хочется добавить: как тот скелет из «Людмилы” — нашей первой незабываемой баллады). В XX веке к этому жанру обращались самые разные поэты в самые разные периоды . Используя тыняновскую метафору, жанр несколько раз старился и несколько раз омолаживался. Вопрос о его способности к регенерации очень интересен для исследователя судеб традиционных жанров в русской поэзии. Чем привлекательна баллада для авторов разных школ и эпох? Чем отличается ее история в XX веке от истории классических жанров (оды, элегии, идиллии)? Что общего у баллад, написанных в совершенно разные эпохи? Какую роль играет «память жанра” в новых балладных экспериментах? При всей своей кажущейся маргинальности и дешевой сенсационности, этот жанр обладает, по-видимому, способностью «переопределять традицию”: баллады позволяют иначе взглянуть на «историческую память” поэзии, на ее способность обращаться к давним эпохам истории культуры, на способность поэзии осваивать новые сюжеты и новые возможности слова. «Жанр тогда только не «готовая вещь”, а нужная связь, — писал Тынянов о балладном ренессансе 1920-х, — когда он — результат; когда его не задают, а осознают как направление слова”. Цикл Марии Степановой «Песни северных южан” (2001) — пример такого осознанного и целенаправленного обновления жанра.
На первый взгляд баллады Степановой кажутся центонами или перепевами самого разнообразного словесного материала (о чем говорит уже «пушкинское” название цикла). Елена Фанайлова (Новая русская книга. 2001, № 1) точно указывает на их песенную и литературную родословную: первая — от Высоцкого, Галича, городского жестокого романса и блатного фольклора, вторая — Пушкин, поэты-ифлийцы, Слуцкий, отчасти — Павел Васильев, советский анекдот, «черный” фольклор и т.д. Список длинный, разношерстый, неполный, но это неважно. В самом деле, в замкнутой балладной форме, стянутой динамически развивающимся сюжетом, легко сталкивать разные стили и «голоса” — не разбегутся. Вопрос только: зачем это нужно? Фанайлова говорит о стильном дизайне: «Утрированная до уровня общинного идиотизма, эта риторика позволяет и сымитировать стиль, и сохранить его пафос”. Может быть, это и так, но я думаю, что дело здесь не в стиле, а в испытании возможностей жанра, так сказать, в современных погодных условиях.
Действительно, жанр баллады всегда вбирал в себя сор улицы. Народные баллады кормились криминальными сенсациями и языком готовых формул, романтические баллады — «низкой” народной балладой. Когда русская романтическая баллада набила оскомину, она стала пищей «некрасовской” баллады… Всеядность жанра — залог его постоянного обновления. Потому совершенно естественно материалом для баллады нашего времени оказывается поэтический шлак предыдущих эпох. Тот самый «общинный идиотизм”, о котором говорит Фанайлова, есть не что иное, как точная характеристика идеологии баллады вообще — с ее ориентацией на сенсационность (криминал), низкий быт (а не историю), с ее маргинальными героями, вкусами, суевериями, архетипами и, наконец, вульгарной энергической речью. Это то, что, как хорошо известно, привлекало в народной балладе романтиков первой волны — Вордсворта, Бюргера; у нас Жуковского и (в гораздо большей степени) Катенина. Впрочем, к поэтической идиотичности «Песен северных южан” мы еще вернемся.
Еще одна важная особенность жанра, востребованная Степановой, — тяготение к циклизации. В балладном цикле (сборнике) реализуется, утверждает себя особый мир, незаконный с точки зрения традиции, но живущий по своим (иногда «волчьим”) законам. Примеры общеизвестны: сборники народных баллад Томаса Перси, «Лирические баллады” Вордсворта, «Песни западных славян” Пушкина. В романтическом сознании сборник (цикл) баллад представлял своего рода поэтический отпечаток национальности. Этот мифический национальный дух баллады, безусловно, обыгрывается Марией Степановой (опять же, смотрите название цикла; впрочем, не следует забывать, что Пушкин-то попался на удочку мистификатора Мериме).
Балладный эксперимент Степановой видится нам в тотальном остранении жанра: его формальных особенностей (название цикла, строфика, рефрены, синтаксис), сюжетов, истории, логики. Действительно, баллада для нее интересна не как удобная поэтическая форма (из того самого шкафа), но как актуальная проблема, своего рода герой, брошенный, но ждущий хозяина, как исчезнувшая собака из одноименной «песни” Степановой. Чувствуется, что у автора к балладе очень личное отношение (о личном взаимодействии Степановой с готовыми структурами хорошо сказано в статье Ильи Кукулина — НЛО, 2002, № 54). Так, Степанову привлекают двойственность, надломленность, даже шизофреничность жанра. Сравните, например, парадоксальное сочетание в балладах Степановой низкого быта и языка («коммунальный, тюремный, общинный советский быт, корявый, поганый, обесчещенный язык коммуналки”, по словам Фанайловой) с самой изысканной строфикой: от терцины («Беглец”) до одической строфы («Собака”). Здесь, думается, не столько травестия, сколько характерное для мироощущения Степановой противопоставление нераздельных «формы” и «содержания”. Как говорится в более позднем стихотворении:
Так балерина обидна пачке.
Содержимое — оболочке.
И как воздух из недер шара,
Выпускает себя душа.
(Заметим попутно, что сам по себе выбор дантовской строфы для странной истории о беглеце и его любимой березе свидетельствует о хорошем знании истории жанра. Терцинами написана известная баллада Хлебникова «Змей поезда”, в свою очередь, восходящая к «Дракону” А.К. Толстого. Об ориентации на Хлебникова говорят и само название баллады Степановой (подзаголовок хлебниковской баллады — «Бегство”, и используемый мотив дерева, а также явная аллюзия на другое произведение Хлебникова, «Иранскую песню”.
Ср. у Степановой:
И лежу ,
Черепом светлея безыменным,
Проницая взглядом расстоя,
Сообщая химию полянам.
У Хлебникова:
Я проснуся, в землю втоптан,
Пыльным черепом тоскуя.)
…Или, например, замечательные рефрены к балладе «Летчик”, в которых, как пишет Илья Кукулин, сконцентрирована философия Степановой. Здесь после каждой строфы следуют либо «Но это еще ничего”, либо «Но жизнь продолжала себя”. На самом деле перед нами не что иное, как имитация структуры северной баллады (скандинавской, из известной книжки переводов с предисловием М.Н. Стеблин-Каменского). «Слова балладного припева, — пишет Стеблин-Каменский, — это обычно либо намек на содержание баллады, либо просто лирическое восклицание, не обязательно связанное с содержанием баллады”. Ср. из норвежской баллады «Мертвец”:
Солнце зашло, отдохнуть пора,
Завтра опять мне в путь пора.
Тайное быстро становится явным.
(Пер. Г.В. Воронковой)
Использование этого архаического приема в стихотворении, написанном едва ли не в унисон характерным песням Высоцкого («Но мы выбираем трудный путь” и т.п.), ведет к смелому остранению жанра.
Наконец, наиболее интересным экспериментом представляется нам обращение Степановой с традиционными балладными сюжетами. «Песни северных южан” — настоящая фабрика небывалых сюжетов, созданных путем остранения традиционных. Вот, например, «Невеста” — история о девушке, избраннице водяного (истоки, как и полагается, фольклорные — датская баллада «Агнете и водяной”, которая, если верить фольклористам, имеет славянские корни). В жилах (или трубах) этой современной городской баллады течет романтическая кровь (или вода) — это вариация популярнейшей в позапрошлом веке темы притягательного страха перед водной стихией (примеры бесчисленны: Гёте, Брентано, Ламотт-Фуке, Гейне, Саути, Пушкин, Лермонтов). В русской поэзии предшественницей «Невесты” можно считать странную балладу Жуковского «Доника”, в которой рассказывается, как в прекрасную невесту вселяется дух таинственного демонического озера. Само ведение рассказа Степановой чисто романтическое. От эпического зачина: «Май был жарк небывало, бело” (ср. хрестоматийные «Были и лето и осень дождливы”, «Небеса были пепельно-серы”), до трагического финала «Утешения нету и нет” (ср. «А юноши нет и не будет уж вечно”). Степанова не обходится и без важного для романтической баллады мотива тайны (оборотная сторона всеведения балладного рассказчика): «Так никто не узнал ничего” (ср. «Никто не зрел, как бросил в волны Эдвина злой Варвик”, «Никто не зрел, как с нею мчался он”). Даже характерные для Степановой сокращения слов и устойчивых выражений («…и сказала: а шла бы ты на”) можно найти в старом балладном арсенале («И мертвые губы Шепнули «Грена…””). Но в «Песнях” Степановой традиционная балладная основа остранена инородными напластованиями — «корявым” (местами) языком, случайными цитатами (например, совершенно олейниковское или зощенковское «Набралась эта дамочка духа”), сладкими клише советской песенно-балладной продукции (героиня «Невесты” — смесь пушкинской Татьяны с девушками Эдуарда Асадова). Можно сказать, что у Степановой жизненное пространство «высокой” романтической баллады оказывается уплотненным выходцами из социальных низов. Замечательно, что это сжатие балладного мира до размеров одной коммуналки, одной мышиной норы ведет, в свою очередь, к вытеснению водобоязненной героини куда-то — невеста исчезает навсегда, улетучивается, как воздух «из недер шара”. (Это, кстати, тоже старый балладный прием — «вытеснение” центрального персонажа, грешника или жертвы, за пределы изображаемого мира.) Остается же ее соседка, наказанная за любопытство и страсть к доносам:
И поникши, как сохлая ветка,
И белее, чем смертный глазет,
Говоря непрослышно и редко,
До могилы читала соседка
Сообщенья центральных газет…
Финал, безусловно, иронический, особенно если учесть, что здесь обыгрывается известный романтический штамп — концовки лирических баллад о застывших на века героях, этих вечных баронах гринвальдусах.
В этой связи следует отметить характерный прием Степановой — резкое изменение (сдвиг) фокуса повествования. «Невеста”, как мы видели, вдруг оказывается историей о соседке. Рассказ о любви летчика к Небесной дочке («пелевинская” по своему стилю пародия на символизм и «Три свидания” Соловьева) — историей преступления его жены, убившей «по ошибке” девочку-пионерку (что-то вроде сниженного варианта «Поворота винта” Генри Джеймса). «Беглец”, представляющий собой скрещение нескольких старых сюжетов (от «Старого рыцаря” и «Ветки Палестины” до советской песенки про любовь клена и березы), оборачивается каким-то загробным видением — взглядом из ниоткуда на все, что было, есть и будет. В «Песнях” Степановой необыкновенное кроется не в участии сверхъестественных сил, а в самих сюжетах, как бы отделившихся от привычных образцов-предшественников и подозрительно на них непохожих. В свою очередь, все эти странные сюжеты разыгрываются автором в сознании и на языке героев или условных рассказчиков. В итоге — как и в аналогичном эксперименте Вордсворта — получается странное сознание, в котором действуют свои законы, для нас не ясные, но нам явленные. Эта иная логика (в обыденном мире все герои Степановой душевнобольные) оказывается поэтически привлекательна и продуктивна. Именно она является, на наш взгляд, главным открытием автора. В балладах Степановой «здравый смысел река унесла” («Невеста”), и автор смотрит на свой жанр, как души на брошенное тело, — с любовью и удивлением. И жанр продолжает себя.
____________
1) Баллады Тихонова, Асеева, «Баллада о прокуренном вагоне” Александра Кочеткова, «Параболическая баллада” Андрея Вознесенского, баллады Павла Антокольского, Бориса Слуцкого, Виктора Сосноры, Высоцкого, «Баллада о Деве Белого Плеса” Тимура Кибирова и многие другие.
Военная баллада.
В моей семье война, как отзвук,
Как эхо горестных потерь.
В войну погибли трое братьев…
И не забыть тех страшных дней.
Мой первый прадед под Москвою
Пал, защищая честь страны.
Другой израненным вернулся,
Сражаясь на фронтах войны.
Вот с фотографии старинной
Глядят два друга боевых.
Стоят навытяжку, так чинно,
Прадедушка один из них.
Ушёл на фронт одним из первых
В июле третьего числа.
А в марте у цветущей вербы
Война лихая жизнь его взяла.
Перед войной служил три года,
Жениться только что успел.
Не думал, что придут невзгоды,
И в планах было столько дел.
Поставить дом, детей растить,
Пойти на курсы трактористов.
Ему ж пришлось фашистов бить,
За месяц стать бойцом–танкистом.
Погиб, не зная, кто родился,
Хоть очень–очень сына ждал.
Родилась дочь и им гордится.
Он под Москвой героем пал.
Моим прабабушкам в те годы
И восемнадцати–то нет,
Но и они не избежали
Военных тяжких долгих лет.
Одна из них с отцом растила
Коней для армии родной.
Лечить людей, работать в поле,
Пилить дрова пришлось другой.
Четыре года испытаний
Пришлось всем вынести. И вот
Май сорок пятого. Победа!
Ликует радостно народ!
Страна героев наградила
За доблесть, стойкость, тяжкий труд.
И, как реликвии, медали
В семье хранят и берегут.
Про них люблю рассказы слушать,
От страха стынет в венах кровь.
И то ли гордость, то ли жалость
Овладевают мною. Вновь
Мне хочется представить
Те дни военные. Хотя
Они далеки, словно вечность,
И не понятны для меня.
И в День Победы каждый год
Альбом мы старый открываем
И поименно всех солдат
В семье моей мы вспоминаем.
Татьяна Хадыка
Стихотворение «Баллада о собаке!»
Дорогие коллеги! Как вы уже знаете, наступающий год — это год собаки. Но для меня это вдвойне значимо, т. к. я заядлая «собачница». Я просто обожаю это прекрасное животное. Причем, люблю и обыкновенных «двор терьеров», и всевозможные собачьи «национальности», т. е. ПОРОДЫ. А особое значение для меня имеет порода РУССКИЙ ТОЙ-ТЕРЬЕР. Я занимаюсь разведением той-терьеров.Их у меня дома шестеро: Антон и Бритта, Тесса и Кеша, Чип и Шелли. В данный мометн Тесса родила чудесных малышей. Так что у нас пополнение.
Очень часто смотрю передачи о собаках. Недавно смотрела видео, где собаку со щенками бросили зимой в поле. И если бы не ДОБРЫЙ человек, который взял их всех домой, то случилось бы непоправимое. Будучи под огромным впечатлением от этого случая, я решила написать стихи о собаке.Предлагаю вашему вниманию: БАЛЛАДУ О СОБАКЕ. Это стихотворение можно прочитать детям и обсудить его. Мне кажется, такие произведения имеют огромное воспитательное значение. А впрочем, судить вам.
***
Холодной нынче выдалась зима
Как мачеха, неласковой, морозной.
По окна все завьюжила дома.
Пытаясь дотянуть до выси звездной.
Домой я возвращалась, торопясь.
Мечтала лишь о пледе и камине.
Минув без остановки коновязь,
Услышала я слабый звук в низине.
Хотела,было, мимо я пройти,
Тепло манило, плед и чашка чая.
Шум повторился и не дал уйти.
Сомнений неуверенных лишая.
Отряхиваясь, я спускалась вниз.
Руками разгребая снег колючий.
Не знала, что готовила сюрприз
Судьба мне в этот вечер невезучий.
Озябли руки, но горстями я
Снег разгребала, и ногами тоже
И вдруг перед глазами у меня
Картина стала, и мороз по коже.
Собака – мать, стараясь отогреть
Своих детей студеною порою,
Уже под снегом стала коченеть.
И мертвой закрывала их собою.
Глаза открыты, смотрят в никуда.
И шерсть заледенела от метели.
И лишь под телом талая вода,
Да два щенка на материнском теле.
Но два комочка так хотели жить.
В живот застывший носом упирались.
И продолжали жалобно скулить,
Из сил последних там за жизнь цеплялись.
Взяла щенят дрожащей я рукой.
И прочь пошла, засунув под одежду.
Ведь расплатилась мать такой ценой,
Щенятам дав на жизнь надежду.
Я шла по снегу. Слезы на щеках.
Спешила я туда, в тепло родное.
И шевеление щенят в руках
Мне счастье дарило неземное.
Собаки наши верные друзья.
Они не предают, не забывают.
Так отчего же люди иногда
На произвол судьбы собак бросают?
Их забывают, выгоняют прочь
Лишают хлеба и родного крова.
Больным собакам не хотят помочь.
И предают их люди вновь и снова.
Прошу вас, люди, будьте вы людьми.
И преданности у собак учитесь.
Не закрывайте сердце для любви,
И милосердней, люди, становитесь.
Литературная баллада
Литературная баллада очень похожа на балладу фольклорную, и это не случайно. Дело в том, что первые литературные баллады создавались именно как подражание народным балладам. В XVIII веке некоторые писатели в разных странах обратили свой взгляд на красоту и поэтичность устного народного творчества. Они не только собирали и публиковали народные песни, баллады и сказки, но и пытались сами писать подобные сочинения.
В Англии юный поэт Томас Чаттертон придумал образ средневекового поэта-монаха, дал ему имя Роули и от его имени начал сочинять баллады, подражая приемам, темам и образам известных ему народных произведений. А в Германии писатель Г. А. Бюргер, один из создателей известных тебе историй о бароне Мюнхгаузене, за образец для своих баллад взял собранные им произведения немецкого фольклора. В России, восхищенный красотой народной баллады, Николай Михайлович Карамзин пишет балладу «Раиса».
Все эти писатели сознательно стремились сделать свои баллады и по содержанию, и по форме похожими на фольклорные. Такой литературный прием называется стилизацией. Первые литературные баллады возникали на основе стилизации, и поэтому очень часто их трудно отличить от подлинных народных баллад. Литературная баллада – это лиро-эпический жанр, в основе которого лежит сюжетное повествование с включенным в него диалогом (явным или скрытым). Как и фольклорная баллада, ее литературная сестра часто открывается пейзажным зачином, а завершается пейзажной концовкой. Но главное в литературной балладе – это голос автора, его эмоциональная лирическая оценка описываемых событий.
И вот здесь мы подходим к особенностям, к отличию баллады литературной от фольклорной. Уже в первых литературных балладах лирическая позиция автора проявлялась более отчетливо, чем в народных произведениях.
Причины этого понятны. Ты, я надеюсь, помнишь, что фольклор ориентируется на общенародный идеал, а литературная баллада, стилизующая этот идеал, заключает в себе еще и личное эмоциональное отношение автора к самому народному идеалу.
Сначала создатели литературных баллад пытались не выходить за границы тем и мотивов народных источников, но затем они все чаще и чаще стали обращаться к полюбившемуся жанру, наполняя традиционную форму новым содержанием. Стали появляться сказочные баллады, баллады сатирические и другие. Более широкая тематика также отличает литературную балладу от народной.
Произошли изменения и в форме литературной баллады. В первую очередь это касалось использования диалога. Литературная баллада гораздо чаще прибегает к скрытому диалогу, когда один из собеседников либо молчит, либо принимает участие в разговоре, ограничиваясь короткими репликами. Это связано с тем, что авторская индивидуальность создателя баллады требует более четкого и однозначного проявления. Русскому читателю широкие поэтические возможности литературной баллады открылись благодаря литературной деятельности Василия Андреевича Жуковского, творившего в начале XIX столетия. Именно баллада стала основным жанром в его поэзии, и именно она принесла ему литературную славу.
Баллады В. А. Жуковского обычно основываются на западноевропейских источниках. Не случайно этот литератор стал основателем целой школы русского поэтического перевода. Но баллады В. А. Жуковского это еще и крупное явление русской национальной поэзии. Дело в том, что, переводя английские и немецкие литературные баллады, он использовал художественные приемы и образы русского фольклора и русской поэзии. Иногда поэт очень далеко уходил от первоначального источника, создавая самостоятельное литературное произведение.
Предлагаю тебе прочитать две баллады В. А. Жуковского. Первая из них – это перевод литературной баллады великого немецкого поэта Иоганна Вольфганга Гёте «Лесной царь», написанной на основе немецкого фольклора. Прекрасный литературный перевод передает и внутреннюю напряженность «страшной», фантастической баллады, которую стилизует И. В. Гёте, и лирическое отношение автора к описываемым событиям. В то же время поэт описывает лес, удивительно похожий на русский, и, если не знать, что перед нами перевод, легко можно принять это произведение за созданное на основе русской литературной традиции.
Посмотри, пожалуйста, какие слова придают балладе В. А. Жуковского «русский колорит». Подумай, почему в разговоре принимают участие не два, а три персонажа, как это определяет эмоциональное воздействие баллады на читателя.
Вторая приведенная здесь баллада – это перевод произведения английского поэта-романтика Роберта Саути, современника В. А. Жуковского. На этот раз русский поэт очень точно следует за оригиналом, описывая жестокость иноземного епископа и его наказание. Кстати, и для Саути епископ Гаттон тоже иноземец, ведь действие баллады происходит не в Англии, берегах Рейна, то есть в Германии.
Обрати внимание на пейзажный зачин в этой балладе. Такого зачина ты не найдешь в балладе фольклорной: здесь создается не только определенное лирическое настроение, но через описание стихийного бедствия кратко и ясно создается картина народного горя.
В балладе Р. Саути нет и традиционного диалога. Поэт вводит в повествование несколько реплик, но персонажи не обращаются друг к другу. Народ удивляется щедрости Гаттона, но епископ не слышит людских восклицаний. Гаттон рассуждает про себя о своих злодеяниях, но его мысли может узнать только Бог. Когда же епископ слышит весть о появлении мышей, он не может отозваться на это сообщение…
Как ты думаешь, почему в этой балладе герои не разговаривают друг с другом? Можно ли сказать, что в этой балладе присутствует ориентация на народный идеал?
В нашу книгу включены также две баллады Михаила Юрьевича Лермонтова, замечательного русского поэта первой половины XIX века. Баллада «Перчатка» – это перевод баллады немецкого писателя Фридриха Шиллера, друга И. В. Гёте. М. Ю. Лермонтов принадлежал к переводчикам, опиравшимся на опыт В. А. Жуковского, поэтому он стремится передать не столько форму произведения Ф. Шиллера, сколько его эмоциональное отношение к вероломной женщине, подвергающей испытанию своего рыцаря. В балладе налицо диалог: есть обращение Кунигунды к рыцарю, есть и его ответ даме. Но между двумя репликами происходит самое главное действие.
Подумай, почему диалог оказался в этой балладе разорванным. Как смысл названия баллады связан с лирической позицией автора? Попробуй понаблюдать, как ритм стихотворения связан с происходящими в нем событиями.
Вторая баллада М. Ю. Лермонтова – это одно из самых лучших патриотических стихотворений, созданных русскими поэтами. Баллада «Бородино» вся строится на развернутом диалоге. Здесь элемент пейзажного зачина («Москва, спаленная пожаром…») включается в вопрос молодого солдата, с которого начинается баллада. Затем следует ответ – рассказ участника Бородинской битвы, в котором слышны реплики участников этого сражения (ворчание «стариков», речи артиллеристов, слова полковника). Именно эти реплики, а также речь самого рассказчика позволяют поэту передать истинно народное отношение к Родине и к ее врагам.
Читая эту балладу, попытайся определить, чем гордится рассказчик, а что его печалит.
В балладе прекрасно изображен бой. М. Ю. Лермонтов сделал все, чтобы читатель смог как бы воочию увидеть сражение.
Попробуй объяснить, как создаются зрительные образы в балладе, какие возможности языка использует для этого поэт.
Последняя из приведенных в нашей магической книге баллад принадлежит Дмитрию Кедрину, поэту, жившему в первой половине XX века. Он очень любил этот жанр и, обращаясь к нему, старался использовать богатый опыт своих предшественников, поэтому его баллады всегда очень мудры и поэтичны.
«Зодчие» – это историческая баллада, посвященная двум строителям храма Василия Блаженного (храма Покрова) в Москве Барме и Постнику. Поэт положил в основу повествования народную легенду о страшной участи зодчих, создавших подлинное чудо архитектуры. В балладе Д. Кедрин показывает широкую картину московской жизни в период царствования Иоанна Грозного. Автор достигает этого благодаря включению на протяжении всей баллады зарисовок городского пейзажа. Обрати внимание на концовку произведения: поэт в описании церкви выражает свое лирическое отношение к судьбе строителей храма и к «награде» царя.
В балладе два диалога, очень похожих по своему содержанию, а между ними – рассказ о строительстве прекраснейшего Храма.
Как ты полагаешь, зачем Д. Кедрин так построил свою балладу? Попробуй определить, какую роль играют в балладе каждый из приведенных в ней городских пейзажей. Какие слова и какие образы использует поэт, чтобы показать читателю царя Иоанна IV?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Читать книгу целиком
Поделитесь на страничке
Следующая глава >
(По следам изучаемых в 5 классе баллад)
ГОРНАЯ ЦАРЕВНА
I. В горы поехал как-то весной
Юноша страстный и молодой.
Высокие горы, закатом маня,
Блестели в сиянии дня.
И озеро синей–пресиней воды,
И изумрудные льды.
II. Вот солнце сокрылось за дальней горой,
Накрыло путника тьмой.
И звезды блестели над головой,
Туманности вились рекой.
И слышится голос в звенящей тиши,
Поет, затихает в дали.
III. «Дворец тут хрустальный есть у меня,
Сверкает, хоть нету огня.
В нем шпили и башни все изо льда,
Не тают они никогда.
Путник случайный заглянет туда,
Найдет он совсем без труда:
Фрукты заморские, сладости, мёд,
Эскимо и фруктовый лёд.
Играет там музыка ночью и днём,
Танцуют красавицы в нём.”
IV. Так сладко, заманчиво голос тот пел,
И путник не утерпел.
Пошел по тропе, освещенной луной,
Туда, где пел голос ночной.
V. Прошло много лет с этой давней поры,
Как юношу встретили льды.
Живёт он средь блеска хрустальных дворцов,
Искристых причудливых льдов.
Но холоден стал он к красотам земным,
Для звуков рояля – глухим.
Лишён он страстей и тепла навсегда –
Сердце его состоит изо льда.
