Киники циники

КИНИКИ (греч. κυνικοί, от прозвища Диогена κύων – «пес», по другому, менее вероятному объяснению, от Κυνόσαργες – Киносарг, холм и гимнасий в Афинах, где Антисфен занимался с учениками; лат. супісі – циники) – одна из т.н. сократических философских школ Древней Греции. Ее основатели и представители (Антисфен из Афин, Диоген Синопский, Кратет Фиванский и др.) стремились не столько к построению законченной теории бытия и познания, сколько к отработке и экспериментальной проверке на себе определенного образа жизни. Главное, что от них осталось в сознании последующих поколений, – это не трактаты, которые они писали, а преимущественно анекдоты: бочка Диогена, его просьба к царю Александру Македонскому: «Отойди и не засти мне солнца»; брак Кратета, осуществляемый прямо на площади, и т.п.

Примитивность кинического философствования, поражающая при сравнении с виртуозной диалектикой платонизма и аристотелизма, – лишь оборотная сторона стремления всецело сосредоточиться на одной, и притом наиболее простой идее. Мыслить по-кинически – только средство; цель – жить по-кинически.

Учение киников, созданное в условиях кризиса античного полиса людьми, не имевшими своей доли в гражданском укладе жизни (предтеча кинизма Антисфен был незаконнорожденным), обобщает опыт индивида, который может духовно опереться лишь на самого себя, и предлагает этому индивиду осознать свою извергнутость из патриархальных связей как возможность достичь высочайшего из благ – духовной свободы. Последовав примеру Сократа, киники довели его установки до небывалого радикализма и окружили атмосферой парадокса, сенсации, уличного скандала; недаром Платон назвал Диогена «Сократом, сошедшим с ума». Если Сократ еще демонстрировал уважение к наиболее общим заповедям традиционной патриотической морали, то киники с вызовом именовали себя «гражданами мира» (термин «космополит» был создан ими) и обязывались жить в любом обществе не по его законам, а по своим собственным, с готовностью приемля статус нищих, юродивых. Именно то положение человека, которое всегда считалось не только крайне бедственным, но и крайне унизительным, избирается ими как наилучшее: Диоген с удовольствием применяет к себе формулу страшного проклятия – «без общины, без дома, без отечества». Киники хотели быть «нагими и одинокими»; социальные связи и культурные навыки казались им мнимостью, «дымом» (в порядке умственного провоцирования они отрицали все требования стыда, настаивали на допустимости кровосмесительства и антропофагии и т.п.). «Дым» нужно развеять, обнажив человеческую сущность, в которой человек должен свернуться и замкнуться, чтобы стать абсолютно защищенным от всякого удара извне. Все виды физической и духовной бедности для киников предпочтительнее богатства: лучше быть варваром, чем эллином, лучше быть животным, чем человеком. Житейское опрощение дополнялось интеллектуальным: в той мере, в какой киники занимались теорией познания, они критиковали общие понятия (в частности, «идеи» Платона) как вредную выдумку, усложняющую непосредственное отношение к предмету.

Философия киников послужила непосредственным источником стоицизма, смягчившего кинические парадоксы и внесшего гораздо более конструктивное отношение к политической жизни и к умственной культуре, но удержавшего характерный для киников перевес этики над другими философскими дисциплинами. Образ жизни киников оказал влияние на идеологическое оформление христианского аскетизма (особенно в таких его формах, как юродство и странничество). Типологически школа киников стоит в ряду разнообразных духовных движений, сводящихся к тому, что внутренне разорванное общество восполняет социальную несвободу асоциальной свободой (от йогов и дервишей до современных хиппи).

1. Giannantoni G. (ed.) Socratis et Socraticorum Reliquiae, vol. 2. Napoli, 1990, p. 137–587;

2. Антология кинизма, изд. И.М.Нахов. М., 1984, 2-е изд. 1996.

Литература:

1. Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. М., 1969, с. 84–108;

2. Нахов И.М. Киническая литература. М., 1981;

3. Он же. Философия киников. М., 1982;

4. Dudley D.R. A history of cynicism from Diogenes to the sixth century. L., 1937;

5. Höistad R.Cynic hero and cynic king. Studies in the cynic conception of man. Uppsala, 1948;

6. Sayre F. The Greek cynics. Balt., 1948;

7. Die Kyniker. Darmstadt, 1986;

8. Goulet-Cazé M.-O. Le cynisme á l’époque impériale, ANRW II 36, 4, 1990, p. 2720–2833;

9. Die Kyniker in der modernen Forschung, ed. M.Billerbeck. Amst., 1991;

10. Downing F.G. Cynics and Christian Origins. Edinburgh, 1992;

11. Le cynisme ancien et ses prolongements, eds. M.-O.Goulet-Cazé, R.Goulet. P., 1993;

(Часть 1 — Хогвартс) Глава 1

Духовно одарённые, как самые сильные, находят своё счастье там,
где другие нашли бы свою погибель, – в лабиринте, в жестокости к себе и другим, в исканиях;
их удовольствие – это самопринуждение; аскетизм делается у них природой, потребностью, инстинктом.
Трудную задачу они считают привилегией; играть тяжестями, которые могут раздавить других, – это их отдых.
Ф. Ницше, «Антихрист»

~~~~

Странно было так ехать в Хогвартс-экспрессе, будто ничего не произошло. Те же мягкие сиденья, те же пейзажи за окном – сначала индустриальный Лондон, потом бескрайние зелёные поля, потом горы Шотландии на горизонте. Даже компания в купе не изменилась – только не было вечных разговоров о квиддиче, обсуждения летних каникул, ожидания занятий. После убийства Дамблдора в конце прошлого года Гарри поклялся, что в Хогвартс он не вернётся. Гермиона сначала отказывалась в это верить – в её голове не укладывалось, как можно бросить учёбу, пусть даже ради войны. Сначала она думала, что Гарри сказал это в гневе, не подумав – и действительно, когда Хогвартс-экспресс оставил Кингс-Кросс, Мальчик-который-выжил сидел у окна, с грустной улыбкой обнимая свою девушку. Гермиона, хотя и была рада, что Гарри всё же не бросает учёбу, не могла понять, почему он передумал в последний момент. В результате произошедшего летом переворота в Министерстве Министром был назначен Пий Тикнесс – Гермиона подозревала, что он был человеком Тёмного Лорда, иначе бы не стал при помощи официальных рычагов власти начинать компанию по поимке Гарри Поттера и признанию Ордена Феникса террористической организацией. Из-за этого Гермиона почти не виделась летом с друзьями – Гарри, даже не возвращаясь к Дурслям, куда-то исчез с Орденом, Рон был со своей семьёй, а Гермиону родители на все каникулы увезли на континент.
И вот только три дня назад она смогла встретиться с Джинни и узнать все новости. За первым шоком пришла паника – Министерство проводило настроенную против магглов политику и уже не один магглорожденный волшебник лишился палочки, рассудка от бесконечных «Круцио», а то и жизни. Гарри и Джинни пытались уговорить Гермиону тоже бросить школу – и она уже была готова согласиться, когда пришло спасительное письмо от Макгонагалл. Декан её факультета настоятельно советовала – нет, просила – всю троицу вернуться в Хогвартс, невзирая ни на что, и была готова поручится за их безопасность. Слова любимой преподавательницы подействовали сильнее, чем все уговоры Гарри и Рона – и 31 августа Гермиона вместе с друзьями села в Хогвартс-экспресс.
За два дня до этого в «Ежедневном Пророке» вышла статья, оповещавшая, что новым директором Хогвартса стал Северус Снейп, бывший профессор зельеварения и один из самых сильных магов современности, на чьём счету множество изобретённых заклятий. О том, что это именно Снейп убил Дамблдора, в газете не было сказано ни слова. Гермиона пробежала статью глазами и отшвырнула газету в угол – она всегда соглашалась с отцом, когда тот говорил, что журналисты – это государственные проститутки, готовые лечь с любым правительством, лишь бы им платили за хвалебные речи. Конечно, мистер Грейнджер высказывался в более мягкой форме, но смысл был именно таким.
Больше всего возмущался Рон. Его гневные крики были слышны даже из комнаты Джинни, куда Гермиона ушла, чтобы не спорить с друзьями. Правда, что и кому пытался доказать младший Уизли, никто не понимал, и поэтому Рон вещал в пустоту.
– Нет, Гермиона, ты просто не можешь возвращаться в школу! – кричал он, пока девушка ещё сидела в кресле в гостиной Норы. – Снейп же тебя терпеть не может, а теперь что будет? И ты же знаешь, как Министерство относится к таким, как ты! Да тебя же Слизерин сожрёт и не заметит.
– Рон, я приняла решение, — Гермиона спряталась за учебник по нумерологии за седьмой курс. – Я, в отличие от вас, героем становиться не хочу, а Макгонагалл гарантировала мне защиту. Тем более я теперь Староста школы!
– Герм, твой значок старосты тебе не поможет, когда ты столкнёшься с Малфоем, а он ведь точно вернётся, если Снейп вернулся! – Рон выхватил у подруги книжку. – Ты же знаешь, сейчас убийство магглорожденной даже за преступление не считается, а уж Малфою тем более всё сойдёт с рук!
– Рон, дай сюда учебник! – Гермиона вскочила с кресла. – Меня совершенно не касается ни Малфой, ни Снейп, я всего лишь хочу получить диплом!
– Ну что вы раскричались? – в гостиную из кухни вышла миссис Уизли. – Вас в другом конце дома слышно.
– Мам, ну скажи хоть ты ей, что возвращаться в школу – чистое самоубийство!
– Самоубийство, молодой человек, – это идти против Пожирателей Смерти, будучи недоучкой! – прикрикнула на сына Молли Уизли. – А Гермиона правильно делает, что рвётся в школу! Жаль, ты у меня не такой. Так что марш собирать вещи!
– Но мам, я – это же совсем другое дело! А Гермиона…
Дальше Гермиона не слышала – она вскочила с кресла и пулей метнулась наверх. Ближайшие друзья её не понимали, а она не могла понять их. Даже Гарри согласился с тем, что надо вернуться в школу – с момента гибели Дамблдора главой Ордена Феникса неофициально стала Минерва Макгонагалл, и Гарри решил держаться поближе к ней, чтобы первым узнавать все новости. Гермиона была против – вот уж кого нельзя было пускать в школу, так это Гарри, тем более сейчас, когда всем заправлял Снейп. Вероятность того, что Мальчика-который-выжил убьют в тот же момент, как он сойдёт с поезда, превышала не то что сто, а все двести процентов. Но Гарри никто не мог отговорить – что-то в нём изменилось за эти короткие месяцы, он, казалось, повзрослел на много лет.
Джинни тоже изменилась – стала спокойнее, рассудительнее, не вмешивалась в разговоры, но всегда внимательно прислушивалась, запоминала малейшие детали. В её глазах стояла упрямая решимость больше никогда не оставлять Гарри, идти с ним до конца, пройти все передряги, поддержать его в трудный момент. Эта решимость пугала Гермиону. Такой же был и Рон – для него даже речи не шло о том, чтобы остаться дома, если его лучшие друзья едут в школу.
И вот теперь они все сидели в купе поезда. Неприятный осадок от скандала несколько дней назад ещё не исчез, и Гермиона чувствовала себя уставшей, как никогда раньше. Гарри пялился в туман за окном, делая вид, что больше ничего не замечает. Джинни сидела рядом с ним, поджав под себя ноги и положив голову ему на плечо. Рон что-то писал в тетрадке, держа её так, чтобы никто не мог подглядеть. Сама Гермиона забилась в угол и, спрятавшись за книжку, не проронила ни слова.
Пару раз в купе заглядывал Невилл – но не выдерживал гнетущей тишины и уходил. Прибежала Лаванда, всех расцеловала и опять умчалась со словами «меня зачем-то Парвати искала».
Наконец Гермионе всё это надоело, она бросила книжку на сиденье, не позаботившись заложить страницу, и встала с места.
— Пойду дойду до машиниста. Узнаю, сколько нам ещё ехать.
Конечно, это была заведомая ложь – все и так прекрасно знали, во сколько поезд прибывает в Хогсмид, и достаточно было просто взглянуть на часы, чтобы узнать, сколько времени осталось. Наверное, друзья поняли, что она наврала и ей просто было невыносимо сидеть и дальше в опостылевшем купе, но никто ей ничего не сказал. Гермиона вышла из купе, прошлась по вагонам. Поздоровалась с Дином Томасом и двумя девчонками из Рейвенкло – она не знала, как их зовут, но они бросили ей равнодушное «привет», так что не оставалось ничего другого, кроме как также равнодушно кивнуть в ответ. На самом деле дошла до головного вагона, поздоровалась с машинистом. Так и не спросила, когда они приедут, и ушла, оставив того гадать о цели своего появления.
В тамбуре остановилась, повернулась к окну и прижалась лбом к холодному стеклу. Надо было поспать, пока они ехали, не чувствовала бы себя сейчас такой разбитой. Но теперь уже некогда – и в самом деле скоро приезжают. И опять на неё всё навалится: учёба, занятия, а теперь ещё и обязанности старосты школы. Впервые в жизни Гермиона не обрадовалась своим успехам. Лучше бы вместо неё назначили эту Ханну Эббот, а она бы могла спокойно остаться рядом с друзьями – она же нужна им больше, чем школе.
– Что, Грейнджер, сигаретой угостить?
Гермиона подскочила на месте и резко обернулась, хотя и так знала, кто к ней обращается. Обратившийся стоял у противоположного окна, зажав в затянутых в перчатку пальцах сигарету, и взирал на гриффиндорку с высоты своего роста. Он и так был одним из самых высоких в школе, а за лето вытянулся ещё больше. Белые волосы отросли почти до плеч, он собрал их в хвост. Чёрная мантия поверх дорогого чёрного костюма-двойки, чёрная же шёлковая рубашка. Гермиона усмехнулась: Малфой – он и есть Малфой.
– Не курю, – буркнула она.
– А я думал, это привычка грязнокровок.
Что ж сам тогда куришь, – чуть было не ляпнула Гермиона, но прикусила язык. Спорить с Малфоем не хотелось.
– Здесь нельзя курить, – только и сказала она.
– И что ты сделаешь? Снимешь с факультета баллы, заставишь меня отрабатывать? – он затянулся и выпустил в потолок струйку дыма. – Учебный год-то ещё не начался.
– Привык, что всё сходит с рук, да? – Гермиона усмехнулась. – А если когда-нибудь не будет богатого папочки, чтобы прятаться за его спиной? Уверена, он ещё не раз попадёт в Азкабан…
Малфой одним движением оказался рядом с ней и прижал её к холодной стене.
– Не говори о том, о чём не знаешь, грязнокровка, – прошипел он сквозь зубы. – Скоро Азкабан станет местом для таких, как ты…
– Ты, главное, доживи до этого момента…
– Ради такого события – специально доживу! А ты вздумай мне мешать. – Малфой со всей силы ударил кулаком по стене рядом с её головой. От громкого звука Гермиона вздрогнула. – Поняла меня?
– Да чего ты орёшь, не глухая… – страшно не было, хотя что-то в глазах Малфоя подсказывало, что ещё немного – и он свернёт ей шею прямо сейчас. Просто так, голыми руками. Самый маггловский способ убийства.
– Ты в вагоне старост появиться собираешься или нет? – презрительно бросил он. – Просили тебе напомнить.
– Чёрт… – про себя выругалась Гермиона, глядя, как закрывается за Малфоем дверь в вагон, только она никак не могла решить, чему она злится больше – тому, что она забыла о своих обязанностях, или тому, что вторым старостой будет Драко Малфой. Но думать было некогда. Глубоко вздохнув, Гермиона направилась за Роном и Джинни – наверняка на собрании захотят видеть и старост факультета тоже.

~~~~

И опять была толпа первокурсников вокруг Хагрида, и поездка в экипажах, запряжённых невидимыми лошадьми, и речь Распределяющей шляпы, которую на этот раз для разнообразия вынесла профессор Вектор. Первокурсников в это время было меньше, чем в предыдущие годы – не все родители рискнули отпускать детей в школу, полагая, что с гибелью Дамблдора Хогвартс перестал быть оплотом безопасности для молодых волшебников. Наконец, когда все новички расселись за столы, со своего места поднялась профессор Макгонагал.
– Я хочу поприветствовать вас всех в Хогвартсе, – начала она вступительную речь. – Предыдущий год выдался очень трудным для всех нас, и многие не верили, что школа вновь распахнёт свои двери, и тем радостнее мне видеть здесь новый учеников.
Вряд ли кто-нибудь слушал сейчас преподавательницу трансфигурации – все четыре стола смотрели на худого человека в чёрном костюме, сидевшего на директорском кресле. Слизерин смотрел с улыбками, Гриффиндор – с ненавистью, Хаффлпафф – с опаской и недоверием, Рейвенкло – как всегда равнодушно. Снейп молчал, да от него никто и не ждал приветственной речи.
Гермиона оглянулась на стол Слизерина – почему-то хотелось увидеть реакцию Малфоя. Староста мальчиков сидел, не обращая внимания на происходящее, и равнодушно вычерчивал ножом на гладкой поверхности стола какие-то бессмысленные символы. Вот он поднял голову, словно почувствовав её взгляд, усмехнулся, одними губами прошептал «грязнокровка». Гермиона отвернулась. От этого малфоевского взгляда стало тошно, хотелось содрать с себя одежду вместе с кожей, и выбросить, сжечь, только чтобы не помнить, не чувствовать его взгляд.
– И хочу представить вам новых преподавателей, – продолжала свою речь Макгонагалл. – Амикус Кэрроу – в этом году он будет преподавать Защиту от тёмных искусств. И Алекто Кэрроу – профессор Маггловедения. Хочу напомнить, что этот новый предмет является обязательным для посещения.
Гермиона посмотрела на новых преподавателей. Брат и сестра, судя по всему, оба уже не молоды, оба одеты в глухие чёрные мантии, у обоих на лице написала жестокость.
Слева выдохнул от бессильного гнева Гарри. Гермиона обернулась к другу.
– Что?
– Это они, – произнёс Гарри, не отводя взгляда от профессорского стола. – Они были тогда на Астрономической башне. Они Пожиратели.
– Проклятье… – Гермиона бросила взгляд на преподавателей. – Чему они нас учить будут…
– Поверить не могу! – Рука Рона сжалась в кулак. – Мало того, что Снейп на свободе и занял место Дамблдора, так ещё и своих дружков сюда притащил. Хотя бы ради одного стоило вернуться в школу – придушить эту гадюку своими руками.
– Нет, Рон! – зашептала Гермиона. – Пока успокойся. Лучше ты себе не сделаешь, а вот проблем огребёшь по самые уши.
Рон покраснел, сам понял, что сморозил глупость, не подумав. В этом была его беда. Гермиона вздохнула. Рон – замечательный, добрый, смелый, но очень часто сначала делает, а потом думает. Да и Гарри такой же. Они называли это смелостью, Малфой – безрассудством, Гермиона – самоубийством. Она помнила, как слышала однажды фразу: «Героями не рождаются, ими умирают». Это сказал как раз Малфой. Почему-то его слова врезались ей в память, заставили по-другому взглянуть на их приключения.
Малфой… Чёрт, почему мысли о нём так упорно лезут в голову? Гермиона обернулась на стол Слизерина, посмотрела на Старосту мальчиков – но тот уже был полностью поглощён ужином, наливая себе в кубок яблочный сок.
Она ещё не сказала Гарри и Рону, что ей придётся жить в одних апартаментах со слизеринским хорьком – они бы начали отговаривать её от поста старосты, доказывали бы, что это небезопасно. Как они могли понять, что Гермиона шла к посту Старосты всё время учёбы в школе, и теперь даже Малфой не заставит её отступится от своей цели. К тому же она не могла подвести Макгонагалл – она даже не представляла, чего стоило главе Ордена Феникса добиться, чтобы на столь важный пост Снейп поставил ненавистную ему магглорожденную гриффиндорку.
Тем временем ужин продолжался – Снейп даже не пожелал ученикам приятного аппетита, ограничившись простым взмахом руки, и покинул зал. Гермиона лениво ковырялась вилкой в салате – неожиданно пришло понимание того, что через какой-то час она окажется наедине со своим врагом, и не будет Гарри и Рона, чтобы хоть как-то защитить её.

~~~~

Гермиона шла за профессором Макгонагалл, стараясь не отрывать взгляда от спины преподавательницы, только чтобы не видеть шедшего рядом с ней парня. Малфой, казалось, всем этим забавлялся – он шёл, распахнув мантию, и она весело болталась из стороны в сторону в такт его шагам. Пока шли, Гермиона раз пять успела подумать над предложением Гарри передать пост Старосты девочек Ханне Эббот с Хаффлпаффа, но всякий раз, уже собираясь заговорить с Макгонагалл, ловила на себе смеющийся взгляд Малфоя – он, казалось, знал, что она его боится, и ждал, что она отступится.
Наконец все остановились перед входом в Башню Старост. Макгонагалл назвала пароль, портрет Проклятого Рыцаря открылся, пропуская их на узкую винтовую лестницу. Здесь было темно, свет давали только несколько висевших на стене факелов. Гермиона поёжилась – в голову пришло предположение, что устроить комнаты Старост в столь мрачном месте было предложением кем-то из слизеринцев.
– Проходите, – наконец, они добрались до верха лестницы, Макгонагалл открыла дверь в гостиную Старост. Гермиона огляделась. Комната совсем не напоминала о том, что они только что поднимались по мрачной тёмной лестнице – большое окно с видом на стадион и горы за ним, диван под окном, два кресла у камина, письменный стол у стены. Две двери – в спальни. На одной двери был герб Гриффиндора, на другой – Слизерина.
– Как трогательно, – прокомментировал Малфой, бросая мантию на диван и садясь на подлокотник.
– Ваши вещи уже разложены, – сказала Макгонагал. – Кроме того, Старостам прислуживает отдельный домовой эльф, Этти. Можете пользоваться её помощью.
Гермиона кивнула. Малфой никак не отреагировал, продолжая сидеть на подлокотнике дивана и прокручивая в пальцах волшебную палочку. Макгонагалл ещё раз оглядела комнату, словно проверяя, ничего ли она не забыла сообщить, и вышла.
Стоило проходу за ней закрыться, как Гермиона бросилась к двери в свою спальню, желая только одного – спрятаться от этого хорька, чтобы не видеть его и не знать, что он рядом. Она не хотела признаваться себе, но она его боялась – боялась до дрожи в руках. Боялась его холодного взгляда, боялась его жестокого выражения лица, боялась всего, что он делал, будь то убийство Дамблдора или то, как он сейчас играется палочкой.
– Не беги, Грейнджер, – хлестнуло по ушам.
Боялась даже того, что он может приказывать, не применяя «Империо», и его будут слушаться даже самые заклятые враги.
Пальцы уже лежали на ручке двери, но она всё равно остановилась и через плечо оглянулась на Малфоя. Он так и сидел на подлокотнике, поставив ноги на подушки дивана, но перестал играть палочкой и теперь не сводил с гриффиндорки взгляда.
– Что, Малфой?
– Видимо, Снейп совсем лишился ума от «Круцио», раз поставил тебя на должность Старосты, – усмехнулся Малфой. – Странно, что он вообще не сдал тебя в комиссию по делам Магглорожденных.
Гермиона поёжилась. За два месяца работы комиссия уже снискала себя славу отдела смерти для магглорожденных волшебников. Бесконечные унижения, пытки, допросы с целью установления мнимой вины магглорожденных в убийствах чистокровных волшебников с целью присвоения палочки или содействие мятежникам из Ордена. Иногда маги предпочитали даже не дожидаться объявления приговора, лишая себя жизни.
Пока Гермиона была студенткой Хогвартса, она была под защитой школы. О том, что будет через год, она не хотела даже думать.
– Странно, что ты сам ещё не в Азкабане, за убийство Дамблдора…
Она даже не заметила, как Малфой двигался – просто вот только что он сидел на диване, а сейчас уже до боли сжимает ей горло, придавив к двери.
– Я не убивал старика, и очень сожалею об этом, – прошипел он. – И Азкабаном ты меня не запугаешь. Скоро это вообще станет местом для таких, как ты – грязнокровок, – последнее слово он не сказал – выплюнул. – Хотя ты и Азкабана не дождёшься – тебя как подружку Поттера сразу убьют. Если кто-нибудь руки захочет о тебя пачкать.
– Ты вот сейчас пачкаешь, – усмехнулась Гермиона, с презрением глядя на его лицо. – Перчатки забыл надеть, Малфой.
– Тварь, – Малфой замахнулся и ударил её по щеке тыльной стороной руки. – Не вздумай надо мной смеяться.
– А ты не ставь себя в смешное положение!
Гермиона вывернулась из его захвата и прошмыгнула к себе в комнату, захлопнув дверь и тут же наложив на неё несколько охранных заклинаний. Щека горела от удара, от обиды хотелось плакать, но Гермиона сдерживала слёзы. Плакать было нельзя, даже наедине с самой собой. Первый ход сделан, пешка шагнула вперёд, Е2-Е4. Пусть где-то там идёт война, Гарри Поттер сражается с Волдемортом, Орден Феникса борется против Пожирателей Смерти, у неё началась своя маленькая война за выживание. И давать слабину было нельзя. Следующий ход за ней.

Теги: Гарри Поттер, Гермиона Грейнджер, Драко Малфой, Рон Уизли

О современном использовании этого слова для обозначения недоверия к мотивам других см. Цинизм (современный) . Статуя неизвестного философа-циника из Капитолийских музеев в Риме . Эта статуя является копией римской эпохи более ранней греческой статуи третьего века до нашей эры. Свиток в его правой руке — это реставрация 18 века.

Цинизм ( древнегреческий : κυνισμός ) является школой мысли о древнегреческой философии , как это практикуется в киниках ( древнегреческий : Κυνικοί , Латинские : Cynici ). Для циников цель жизни — жить добродетелью , в согласии с природой . Как разумные существа, люди могут обрести счастье путем строгих тренировок и естественного для них образа жизни, отвергая все обычные желания богатства, власти и славы. Вместо этого они должны были вести простую жизнь, свободную от всего имущества.

Первым философом, обозначившим эти темы, был Антисфен , ученик Сократа в конце V века до нашей эры. За ним последовал Диоген , живший в керамическом сосуде на улицах Афин . Диоген довел цинизм до его логических крайностей и стал считаться архетипическим философом-циником. За ним последовал Ящик из Фив , который отдал большое состояние, чтобы он мог жить в Афинах в условиях цинической бедности.

Значение цинизма постепенно уменьшалось после III века до нашей эры, но оно возродилось с возвышением Римской империи в I веке. Циники просили милостыню и проповедовали во всех городах империи, и аналогичные аскетические и риторические идеи появились в раннем христианстве . К XIX веку акцент на негативных аспектах философии циников привел к современному пониманию цинизма как обозначения недоверия в искренность или доброту человеческих мотивов и действий.

Цинизм — это пренебрежение к нормам общественной морали. Циник — это человек, открыто демонстрирующий презрение к общепринятым ценностям и нравам.

Обычно слово «циник» употребляется в отрицательном смысле (например: «Как можно? Этот циник насмехается над гибелью людей»). И все же иногда им бравируют те, кто не признает авторитетов и условностей. Словосочетание «здоровый цинизм» употребляют как синоним здравомыслия, рассудительности, нонконформизма.

Синонимы к словам «цинизм» и «циник»

Синонимы к слову «цинизм» — бесстыдство, наглость, безнравственность, беспардонность, нигилизм, нахальство, распущенность, грубость, непристойность, аморализм.

Синонимы к слову «циник» — бесстыдник, наглец, нигилист, грубиян, нахал, аморальный человек.

Откуда взялось слово «цинизм»?

Изначально кинизм (κυνισμός) — учение античных философов-киников. В латинском варианте звук «к» превратился в «ц» — кинизм стал цинизмом (cynismus).

Основателем школы киников считается философ Антисфен, ученик Сократа. Слово киник происходит от греческого слова кион (κύων) — собака. Это связано с тем, что Антисфен призывал своих последователей жить «подобно собакам»: скромно и самодостаточно, отрицая условности, быть бесстрашным и верным своему идеалу.

Киники выступали против абстрактных идеалов, призывая проявлять добродетель конкретными поступками. Мудрец руководствуется не общепринятыми законами, а законами добродетели, учил Антисфен.

Самый знаменитый киник — аскет Диоген Синопский, известный любому школьнику тем, что жил в бочке (по греческим источникам — в пифосе). Диоген эпатировал жителей Афин, насмехаясь над религиозными обрядами и двуличием политиков. Он вел себя вызывающе, подобно юродивому. Например, прилюдно занимался мастурбацией, объясняя это так: «Вот кабы и голод можно было унять, потирая живот!»

Отказ от материальных благ, по мысли киников, дает человеку свободу. Как-то Диоген мыл у ручья коренья себе для еды. Философ Аристипп увидел это и сказал: «Умел бы ты водиться с тиранами — не пришлось бы тебе мыть коренья». Диоген ответил на это: «Умел бы ты мыть коренья — не пришлось бы тебе водиться с тиранами».

Александр Македонский перед Диогеном. Картина Ивана Тупылева. 1787 год. По легенде, царь-завоеватель пообещал исполнить любое желание Диогена. «Отойди и не загораживай мне солнце», — попросил философ.

Уже при Антисфене и Диогене многие греки высмеивали эпатажное поведение и маргинальность киников. А по прошествии веков слово «циник» сохранило лишь переносное значение — им стали называть всех, кто открыто бросает вызов общепринятым нормам.

Примеры употребления слов «циник» и «цинизм»

И самый великий, самый несомненный подлец никогда еще не доходил до такого цинизма, чтоб всенародно признавать себя за подлеца и гордиться этим званием.
М.Е. Салтыков-Щедрин. «Сатиры в прозе» (1859-1862)

Вы правы, но вы грубый циник, вы унизительно думаете о природе человеческой.
Ф.М. Достоевский. «Бесы» (1871-1872)

Фельдшер — циник и сквернослов. Он ни во что на свете не верит и всех людей считает большими подлецами.
А.И. Куприн. «Мелюзга» (1907)

Если бы кто-нибудь подслушал иные из его о своих якобы похождениях с женщинами, то, конечно, пришел бы в ужас от его спокойного цинизма этого гимназиста.
В.Г. Короленко. «История моего современника» (1910)

Маяковский останется в истории литературы большевистских лет как самый низкий, самый циничный и вредный слуга советского людоедства по части литературного восхваления его и тем самым воздействия на советскую чернь…
И.А. Бунин. «Маяковский» (1950)

Ты — умная, молодая, красивая. Я — истаскавшийся циник. Я недавно изменил тебе.
А. Слаповский. «Висельник» (1994)

Нужных книг в библиотеке не оказалось, но уже на следующей неделе Гермиона сидела в общей гостиной старост, держа перед собой увесистый том, неизвестно какими правдами и неправдами принесённый в школу Макгонагалл. Странички в толстом тяжёлом переплёте пожелтели от старости, текст изобиловал старинными оборотами, но Гермиона могла с уверенностью сказать, что книгу не читали очень и очень давно. Она знала, что Макгонагалл несколько раз проверяла том на наличие охранных и предупреждающих заклинаний, но всё равно открывала его с опаской. А, открыв, долго не могла заставить себя не только просматривать текст, но и внимательно читать его, анализируя и делая для себя пометки на будущее.
Макгонагалл не сказала, откуда у неё эта книга, да Гермиона и не спрашивала. Ей было достаточно знать то, что за применение описанных в книге заклятий можно было загреметь в Азкабан, если не встретиться с дементором сразу. Поправочка: раньше можно было. Сейчас всё зависит от того, кем и против кого направлено это заклинание.
Неслышно открылась и закрылась дверь на лестницу, в комнату вошёл Малфой. Гермиона даже не заметила его, пока он не остановился прямо перед ней.
– А ты кроме книг ничего так и не замечаешь… Неудивительно, что даже твой Уизли встречался не с тобой, а с этой Браун.
Гермиона подняла голову, взглянула на Малфоя. Несмотря на идеальный костюм, аккуратную причёску и всегда презрительно-безразличное выражение лица, по глазам было видно, что он смертельно устал. Сегодня у них не было совместных занятий, и Гермиона вспомнила, что и за завтраком его не было. Интересно, где он пропадал, что так вымотался?
– А тебе какое до этого дело?
– Никакого. – Малфой бросил мантию на диван. – Но я хотел бы посмотреть на идиота, который будет с тобой встречаться.
Гермиона ничего не ответила, только вновь повернулась к книге. И неожиданно поняла, что нельзя было допустить, чтобы Малфой её видел. Но было уже поздно – слизеринец, придерживая страницы рукой, с интересом читал текст.
– Грейнджер, тебе никто не говорил, что читать такие книги опасно? – усмехнулся он, забрал весь талмуд и лениво пролистывал его.
– Нет, тебя забыла спросить, – буркнула Гермиона, злясь на себя, что позволила ему вообще узнать про книгу. – К тебе-то каким чёртом это относится?
– Просто интересно, почему лучшая студентка Гриффиндора читает историю тёмной магии.
– Малфой, если ты не заметил, то нас тут тёмной магии уже вовсю учат. – Гермиона рассмеялась. – А я всегда стараюсь узнать больше, чем дают.
– Гиблое дело, – Малфой усмехнулся и презрительно бросил книгу на стол. – По-моему, тебе пора распрощаться со званием самой умной в школе. Согласись, нынешняя программа не по твоим барсучьим зубам.
– Почему, Малфой? – Гермиона придвинула к себе книгу и вцепилась в неё, как будто боялась, что её сейчас заберут. – Не хочешь признать, что я лучше тебя?
– Нет, Грейнджер, – он открыл окно и, усевшись на подоконник, закурил. – Просто ты гриффиндорка.
Какой простой ответ! Как диагноз. Слизеринец, гриффиндорец! А Малфой, кажется, впервые сказал об этом без своего обычного презрения, только с какой-то грустью.
– И что?
– И всё! – Парень развёл руками. – Что-то не помню, чтобы на Гриффиндоре увлекались тёмной магией.
– А я ей и не увлекаюсь! Я всего лишь хочу знать, что это такое!
– Да брось ты! – Малфой откровенно смеялся. – Ты вспомни себя на четвёртом курсе! Ты чуть в обморок не свалилась, когда спросили про «Авада Кедавра».
Гермиона вздрогнула – настолько спокойно и привычно Малфой произнёс это смертельное заклинание. Интересно, а ты убивал, Малфой? Кого? Был ли это волшебник, маггл или домашний эльф, проливший кофе на твои идеально отполированные ботинки? И что ты чувствовал? И о чём ты тогда думал?
– А сейчас лезешь в тёмную магию! Тебе самой-то не страшно?
– Без тебя разберусь! – буркнула Гермиона и, подхватив книгу, направилась к выходу из гостиной. Подумать над философскими аспектами применения тёмной магии она всегда сможет бессонными ночами, а сейчас надо поговорить с Гарри.
~~~~
– В общем, так.
Гермиона шлёпнула книгу на стол в комнате Джинни, отчего маленькая фигурка ангелочка – подарок Гарри на пятнадцатый день рождения – по-настоящему подпрыгнула на месте, хотя и была маггловской и шевелиться не могла.
– Аид Карлайл, История тёмной магии, теория и практика, – прочитал Рон название книги, глядя Гермионе через плечо. – Ничего себе у тебя чтиво теперь! Только не говори, что это ты тоже нашла в школьной библиотеке.
– Нет, в библиотеке такого нет, это мне дала Макгонагалл, а откуда она у неё, я не спрашивала, – Гермиона открыла книгу и принялась лихорадочно листать страницы. – Вот, смотрите, заклинание «Эльтёрни» — то самое, под которое я попала на занятии. А вот – способы защиты от него, только защита тоже тёмная, обычные «Протего» или «Экспеллиармус» против него не действуют.
– И что, здесь собраны все подобные заклинания? – Гарри с сомнением посмотрел на оглавление книги.
– Нет, не все, – Гермиона с грустью вздохнула. – Книга, сам понимаешь, не новая, так что здесь собраны только самые простейшие заклинания, базовый уровень, так сказать. Но зато здесь описана защита от них!
– И что ты предлагаешь? – опять спросил Гарри. – Тренироваться на собраниях АД? А толку? Против кого?
– Да какая разница! – возбуждённо взмахнула руками Гермиона. – Но это будет хотя бы что-то! А иначе из нас и дальше будут делать кукол для битья!
– Они узнают, — задумчиво проговорила Джинни, но глаза её загорелись. – Стоит любому из нас поставить такой блок, как они поймут, что мы учимся где-то ещё.
– Они и так узнают, – Гермиона раздосадовано вздохнула и закрыла книгу. – Малфой её видел.
– И что?
– Посмеялся. – Староста девочек пожала плечами.
– Зато нам потом не до смеха будет, – пробурчал Рон.
– Я вас не понимаю! – взорвалась Гермиона. – Сначала вы хотите, чтобы я вам помогала и перерыла библиотеку в поисках новых заклинаний, а вот когда я что-то нашла – так нет же, это вам не подходит! Не сможем воспользоваться этим на уроках – поможет в другой ситуации! Или у вас есть предложения получше?
– Не злись, – улыбнулся Гарри. – Просто, когда мы просили тебя что-нибудь найти, мы не думали, что это тоже будет тёмная магия.
– Клин клином вышибают – слышал такую поговорку? – Гермиона оставила книгу и уселась на кровать Джинни. – Думаешь, мне нравится, что приходится лезть в тёмную магию? Но что-то я не вижу другого выхода.
Она демонстративно принялась рассматривать шов на рукаве свитера. Гарри, Рон и Джинни молча переглянулись. Гермиона могла поспорить на что угодно, что сейчас они все думают об одном и том же – а стоит ли игра свеч? Пешки сами начинают играть в игры по правилам гроссмейстера. От какой фигуры избавятся первой?
~~~~
Ночью, уже лёжа в своей кровати, Гермиона смотрела на потолок и думала. Сначала – о домашнем задании по заклинаниям, которое она не успела сделать, и плевать, что его задали только на следующую неделю. Это было совершенно не в её привычках – делать уроки не в тот же день, когда их задали. Но сейчас было не до этого. Она хмыкнула – неужели у Гермионы Грейнджер появились более важные дела, чем учёба? Да. Выживание. Надо выжить во чтобы то ни стало, а при нынешних порядках в школе это будет ох как непросто.
Сегодня Колина Криви отправили в медицинское крыло – Кэрроу назначил ему наказание, которое проявлялось в том, что на шестикурснике демонстрировали режущее заклинание для третьего курса Слизерина. Смех застыл в горле – на третьем курсе их учили превращать боггарта в клоуна, а для неё самым большим кошмаром была оценка «выше ожидаемого» на экзамене у Макгонагалл. А сейчас… Гермиона не могла даже сказать, что может напугать её так, как недостаточно высокая оценка тогда.
Терри Бут уже второй день ходил по школе с перевязкой на щеке – одно из его замечаний по поводу магглов не понравилось Алекто Кэрроу, и она решила наказать его таким образом. Мадам Помфри хотела оставить студента Рейвенкло у себя в лазарете на пару дней, но ограничилась наложением швов и требованием регулярно менять повязку.
В бинтах ходила даже Джинни – за то, что отказалась послать тёмное проклятие в магглорожденного хаффлпаффовца на уроке тёмных сил. Кэрроу заставил её писать заколдованным пером фразу «Я – чистокровная ведьма». Гарри и Рону она соврала, что всего лишь прищемила руку дверью, но Гермионе, перевязывавшей ей раны, рассказала всю правду.
Интересно, как много пройдёт времени, прежде чем их на самом деле будут учить убивать?
Мысли опять вернулись к Малфою и их разговору сегодня днём. Интересно, а смогла бы она убить? Взмахнуть палочкой и произнести «Авада Кедавра»? Или она действительно для этого «слишком гриффиндорка»? Если от этого будет зависеть её жизнь, сможет ли она поступиться со своими принципами и убить? Кажется, среди маггловских адвокатов есть такой термин – «убийство в целях самообороны», которое даже не рассматривается, как убийство. Или она что-то путает? Гермиона плохо знала маггловскую юриспруденцию.
Она со вздохом перевернулась на бок и скосила глаза на окно – в щель между портьерами были видны несколько звёзд на чёрном небе.
Интересно, на чём зиждется вера Гарри в то, что почти в каждом человеке есть частичка добра? Или это ей тоже так только казалось? Она была уверена, что Гарри ни за что не убил бы человека, даже ради спасения своей жизни. Вот ради спасения друзей – да, но не ради себя. А Малфой? Ха! Гермиона не смогла сдержать смешок. Этот ради своей шкуры убьёт, не задумываясь, даже друзей.
Интересно, а есть ли у него друзья? Такие, как Гарри и Рон, готовые на всё ради друг друга? Ответ был простым и очевидным – нету. Это же Малфой, у него не может быть друзей. Он может дружить только с тем, с кем ему выгодно, и с ним будут дружить только те, кому от такой дружбы будет хоть какая-то польза.
Завтра идти на занятия к Алекто Кэрроу. Сидеть на самом последнем ряду и делать вид, что внимательно случаешь и даже с чем-то соглашаешься. Слушать о том, что магглы – низшие существа, недостойные существовать в этом мире. И сдерживать чувства, чтобы не наколдовать себе пистолет и не пристрелить Кэрроу. Убить самым простым маггловским способом. Чтобы она поняла, что магглы ничуть не хуже волшебников, и тоже умеют убивать.
Чёрт, похоже, все мысли у неё в голове крутятся вокруг двух пунктов: убийства и Малфой. Убить Малфоя… Гермиона опять улыбнулась – идея была заманчивой, но неосуществимой. А ведь так хотелось…
Малфой. Гермиона сама злилась на себя, из-за того, что в последнее время так часто о нём думает. Слизеринский принц, хорёк, отморозок, сын Пожирателя Смерти, готовящийся вот-вот сам получить Чёрную Метку, если уже её не получил. Парень, которые переспал с половиной старшекурсниц всей школы. Человек, который должен был убить Дамблдора.
– Какая же ты тварь… – прошептала Гермиона, обращаясь в пустоту комнаты, зная, что ни за что не скажет эти слова настоящему Малфою. Из элементарного страха. Если раньше его угрозы ограничивались «Я расскажу отцу» и за ними ничего не стояло, то сейчас он был по-настоящему опасен. Сейчас отца за ним не было, он был один. И – вот что странно. Не сломался, не отступил в тень. Наоборот – ещё больше ожесточился, но теперь уже не бросал слов на ветер. Почему-то Гермиона не сомневалась, что за угрозой «убью» последует настоящее убийство. Интересно, как скоро мир получит нового Люциуса Малфоя?
Гермиона опять перевернулась на спину. Наверное, уже давно перевалило за полночь, но сон всё так и не шёл – его отгонял образ светловолосого парня, сидящего на подоконнике и с сигаретой. С тех пор, как он стал открывать окно и курить в общей гостиной, это стало его любимым местом. Гермиона не раз видела его так – сидящим на подоконнике, положив руку с сигаретой на согнутое колено, рядом пепельница и стакан с огневиски. Картина была настолько привычной, что она уже начинала замечать изменения – вот он собрал волосы в хвост, хотя обычно носит их распущенными. Вот он пьёт коньяк, а не огневиски. Как он стряхивает пепел с сигареты, как выпускает в окно струйку дыма изо рта. Как проводит рукой по волосам, зачёсывая назад выпавшие пряди. Почему-то Гермиону очень раздражал именно этот жест. Настолько неряшливый, настолько маггловский, что просто не вязался с Малфоем. Она привыкла, что вид Малфоя иначе как идеальным назвать было нельзя – идеальная причёска, идеальный костюм, даже выражение лица идеальное, никаких эмоций. И тут – эта привычка, так знакомая Гермионе по Рону. Рон тоже всегда так убирал волосы с лица.
Только почему-то, когда Рон так делал, она сразу же вспоминала Малфоя. А вот когда волосы откидывал Малфой – никогда не задумывалась о Роне, а лишь молча наблюдала, как светлые пряди проскальзывают между бледных пальцев.
Едва не зарычав, Гермиона уткнулась лицом в подушку и стукнула кулаком по одеялу. Надо заснуть. Хорошо, что завтра у неё нет первого урока, но потом сидеть на древних рунах, а если она придёт на них, не выспавшаяся, то наверняка не ответит на простейший вопрос и профессор Бабблинг снимет баллы с факультета.
Опять разобрал смех. Ну вот, вернулись на четыре года назад. Опять боится, что из-за неё факультет потеряет баллы. Только что думала о том, сможет ли убить человека, а тут опять – главное учёба.
Гермиона резко села. А ведь смогла бы. Смогла бы, не задумываясь. Взмахнула бы палочкой и произнесла два страшных слова, за которые многие волшебники поплатились жизнью. Убила бы, и вовсе необязательно ради спасения своей жизни. Просто если перед ней будет кто-то, кто будет заслуживать смерти. Снейп. Или Кэрроу. Ненависти и смелости хватит.
Почему-то от этой мысли стало страшно. Страшно до дрожи. Гермиона обхватила себя руками, пытаясь успокоиться, сжала зубы. Казалось, она только что приняла решение – она убьёт человека. Просто, как манящие чары. Только вот от манящих чар так не колотит, как наркомана при ломке.
Часы показывали половину первого ночи. Гермиона выбралась из-под одеяла, нащупала ногами балетки и быстрым шагом вышла из комнаты. В гостиной было темно – огонь в камине давно потух, и зажигать его Гермиона не стала – она и так неплохо ориентировалась, к тому же вполне хватало света луны. Гриффиндорка прошла к столу, открыла тумбу, разгребла завал бумаг. За завалом стояла бутылка огневиски – Малфой почему-то не уносил её в свою комнату, не наносил чары невидимости, и прятал от учителей таким вот дилетантским способом. Хотя – кому проверять? Пароль в гостиную старост, кроме них двоих, знали ещё только Макгонагалл и Снейп. Первая никогда не опустится до того, чтобы обыскивать столы учеников, а второй только посмеётся.
Палочкой призвала стакан, вытащила пробку из бутылки.
– Мне не нальёшь? – знакомо растягивая слова, произнёс хрипловатый голос сзади.
Гермиона резко повернулась, задев стакан локтём – тот полетел на пол и со звоном разбился, но Гермиона не обратила внимания – на подоконнике сидел Драко Малфой.
~~~~
Реакция у Драко была быстрее – сразу же достал палочку, взмахнул ею.
– Репаро.
Осколки хрусталя собрались обратно в стакан и вернулись на своё место на столе. А гриффиндорка так и продолжала пялиться на него, держа в руке бутылку огневиски.
– Удивительная картина – главная заучка школы ночью пьёт огневиски. Я сплю, – усмехнулся Малфой, окидывая девушку взглядом.
Она даже не накинула халат, так и вышла, как спала – в майке без рукавов и мягких бриджах. Волосы заплела на ночь в косу, но, видимо, ворочалась в кровати, так что коса растрепалась.
– Что ты здесь делаешь? – спросила Гермиона.
– Курю. – Драко достал из пачки сигарету и прикурил, щёлкнув зажигалкой. Можно было прикурить и от палочки – но почему-то маггловский способ ему нравился больше. Он позволял отвлечься от магии и не задумываться. Ни о чём.
Он до сих пор помнил свою первую сигарету – полтора года назад. А вот откуда те сигареты взялись – не помнил. Может, угостил кто-то из слизеринцев с тогдашнего седьмого курса, может, нашёл пачку в гостиной факультета. Да нет, скорее, купил сам, когда был в Лондоне. От первой затяжки он закашлялся, как любой новичок, от второй у него закружилась голова, от третьей похолодели пальцы рук. Отец, узнав, что он начал курить, только презрительно скривился и сказал, что это привычка абсолютно маггловская, и лучше бы он курил трубку, как уважающий себя чистокровный волшебник, и чтобы не дымил в гостиной, столовой, библиотеке «и вообще во всём доме, кроме своей комнаты». Наверное, из противоречия он стал курить именно маггловские сигареты, даже покупал их в маггловском Лондоне, накладывая на себя старящие чары, чтобы у продавцов не возникало вопросов – в мире магглов пацанам шестнадцати-семнадцати лет сигареты никто не продавал.
– Так ты мне виски нальёшь или нет?
Гермиона очнулась от ступора, налила виски в стакан, передала ему.
– А что себе не налила?
– Не хочу.
– А минуту назад хотела. Или это я тебе всё испортил?
Она не ответила, только продолжала смотреть на него. Необычно она сейчас выглядела – растрёпанная, в мятом костюме, в мягких балетках. По-домашнему.
– Почему ты не спишь? – спросила она.
– Потому что не сплю.
– Сейчас почти час ночи.
– И что?
– Ничего. – Гермиона пожала плечами. – Просто удивлена, вот и всё.
– Разумеется, ты даже не могла подумать, что у кого-то в такое время могут быть дела, – он хмыкнул и сделал глоток. Виски привычно обожгло горло, оставив после себя странный горько-сладкий привкус во рту. Драко затянулся. А всё-таки он устал, хоть и сидел сейчас тут перед Грейнджер, делая вид, что всё как обычно. Адски хотелось выпить, но даже идти за бутылкой было лень – так что слава Мерлину, что это грязнокровка вообще вылезла из своей кровати.
– Ты что, только что пришёл? – глаза Гермионы округлились – видимо, она только сейчас заметила, что на нём надет тёплый чёрный костюм и дорожная мантия.
– Пять баллов факультету за догадливость, – хмыкнул Малфой, откидывая с лица волосы и опять затягиваясь.
Грейнджер каким-то странным взглядом проследила за его рукой, потом резко отвернулась, призвала к себе второй стакан, налила виски и себе.
– Где ты был?
– А вот это тебя не касается, – с неожиданной даже для самого себя злостью сказал он.
Она пожала плечами, давая понять, что и не рассчитывала на ответ. Поднесла стакан к губам, сделала осторожный глоток. Поморщилась от вкуса напитка. Драко поспешно затянулся, чтобы скрыть ухмылку. Грейнджер, золотая девочка. Поздно ночью стащила у ненавистного слизеринца огневиски и теперь ещё что-то пытается узнать у него.
Он отвернулся, посмотрев в окно. Что творится в этом мире… Он находится в одной гостиной с грязнокровной гриффиндоркой, угощает её огневиски из фамильных запасов, отвечает на её вопросы. Не на все, конечно. Он бы ни за что не сказал ей, что встречался с семейным адвокатом. Грейнджер это было совершенно незачем знать.
Краем глаза заметил, что она пошевелилась – села на стол напротив него, согнула ногу, опёрлась рукой с бокалом о колено. И смотрела теперь на него. Смотрела с едва скрываемой ухмылкой, в тёмных глазах плясали чёртики, видные даже при голубом свете луны.
– Что уставилась?
– Могу не смотреть, – она равнодушно отвернулась и сделала ещё один глоток. Теперь уж Малфой смотрел на неё. Странно, а он никогда её такой и не видел. Хотя – когда ему её видеть, все предыдущие шесть лет они жили в разных общежитиях, а в этом году старательно избегали друг друга, пусть и жили через стенку. Он привык, что она всё время носит школьную форму, затягивает на аккуратно застёгнутой рубашке ненавистные ему красно-оранжевый галстук, прячет фигуру под мантией. А оказалось, у неё красивые ноги, да и вообще хорошая фигура – не анорексичная, как Пэнси Паркинсон, и не «песочные часы», как Дафна Гринграсс, а просто стройная девушка, с оформившейся для семнадцати лет грудью и тонкой талией. Хотя фигура – это не главное, у неё есть другое богатство – волосы. Длинные, почти до пояса, тяжёлые, насыщенного тёмно-каштанового оттенка. Драко знал, что волосам Грейнджер завидовала почти вся женская половина Хогвартса, хотя слизеринки скорее бы вытерпели «круцио», чем признались в этом.
Мерлин, что я делаю? Малфой заметил, что сигарета дотлела, и выбросил окурок в окно. Сижу и рассматриваю грязнокровку Грейнджер как девушку. Хотя, надо признать, она похорошела. Из вечно лохматой смешной девчонки превратилась в красивую молодую девушку. Если бы она захотела – могла бы стать первой красавицей школы, от парней бы проходу не было. Но нет, для неё важнее учебники. Поэтому и ходит постоянно одна. Интересно, а Поттер с Уизли хоть замечают, что она девушка, или она в первую очередь мозг? Да и вообще интересно – был ли у неё хоть один парень, не считая того болгара-ловца?
Такие мысли приносили какое-то извращённое удовольствие. Малфой редко позволял себе задумываться о грязнокровках как о людях. А если позволял, то всегда с интересом наблюдал за ходом собственных же размышлений. Приятно было ломать установки.
– Малфой, скажи, ты убивал? – вопрос подействовал, как ведро холодной воды. Сразу – не красивая девушка, а грязнокровка Грейнджер, гриффиндорская заучка, подружка Поттера, со своими моральными устоями и вечной верой в добро.
– Зачем тебе знать?
Она пожала плечами, сделала глоток из стакана, опять поморщилась.
– Незачем. Просто пытаюсь понять.
– Понять что, Грейнджер? На чьей я стороне? А разве не видно?
– Ты ведь не такой, каким кажешься. Ты же не смог убить Дамблдора. – Ему показалось, или её голос на самом деле дрогнул.
– Грейнджер, не строй из себя всепонимающую святую. Ты же не Поттер. А мне казалось, что вести душеспасительные беседы – его привилегия.
– Неужели так сложно просто ответить?
– А ты сама подумай, хочешь ли ты услышать ответ.
Он почти пожалел, что так сказал. Лицо Гермионы изменилось, стало из задумчивого настороженным, недобрым. Нет, Грейнджер – это точно не Поттер, она не так привязана к понятиям добра и зла, как чёртов Золотой мальчик.
– Грейнджер, не лезь ко мне с расспросами, хорошо? – Драко вздохнул и откинул голову назад. – Я же не спрашиваю, сколько у тебя было парней. Я вообще не понимаю, какого хера я сижу тут с тобой и отвечаю на твои идиотские вопросы.
Тук. Стакан с недопитым огневиски опустился на столешницу, Грейнджер спрыгнула со стола. Драко скосил на неё взгляд. Она стояла перед ним, сощурив глаза, и он вдруг неожиданно понял, что будь у неё с собой палочка, он бы уже корчился на полу от какого-нибудь проклятия. На миг он даже испугался. Но потом внутренне усмехнулся – это же Грейнджер, великая миротворица, которую надо очень постараться вывести из себя, чтобы получить от неё что-либо сильнее, чем пощёчина.
– Тогда избавляю тебя от своего общества, – прошипела она и направилась к себе, так и не допив виски. Малфой подождал, пока закроется дверь, и достал опять сигарету из пачки. На сегодня эта – последняя. Докурит – и спать.