Французские стихи о любви

Содержание

Составление, предисловие М. Яснова

Разработка серии А. Новикова

© М. Яснов, составление, предисловие, 2015

© Е. Баевская, перевод, 2015

© А. Парин, перевод, 2015

© Е. Витковский, перевод, 2015

© М. Квятковская, перевод, 2015

© И. Кузнецова, перевод, 2015

© Е. Кассирова, перевод, 2015

© Ася Петрова, перевод, 2015

© М. Талов, перевод. Наследники, 2015

© Ф. Мендельсон, перевод. Наследники, 2015

© О. Румер, перевод. Наследники, 2015

© М. Казмичов, перевод. Наследники, 2015

© В. Васильев, перевод. Наследники, 2015

© А. Эфрон, перевод. Наследники, 2015

© В. Давиденкова, перевод. Наследники, 2015

© В. Левик, перевод. Наследники, 2015

© Э. Линецкая, перевод. Наследники, 2015

© Вс. Рождественский, перевод. Наследники, 2015

© Л. Цывьян, перевод. Наследники, 2015

© О. Глебова-Судейкина, перевод. Наследники, 2015

© В. Шор, перевод. Наследники, 2015

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

* * *

Комментарий к жизни и любви

Шарль Бодлер однажды заметил: «Поэзия, под страхом собственной смерти или умаления дара, не может смешиваться с наукой или моралью; ее предметом является не истина, а лишь она сама». Эта «самостийность» поэзии выражается и в том, что не существует другого искусства, которое говорило бы о любви так, как говорит она. И если выразить одной фразой суть того, что мы называем любовной лирикой, то в ней, в этой фразе, непременно окажутся рядом и духовное служение, и общая идея красоты и благородства, и путешествие в область сердечных переживаний, и самое главное – образ Прекрасной Дамы, мимо которого не прошел ни один поэт на протяжении всей истории человеческой цивилизации.

В этом смысле французской поэзии повезло как никакой другой – именно любовное чувство, перелитое в формы лирики, прежде всего классической, дано носителям французского языка и французской ментальности во всей полноте, яркости и разнообразии. Путь от чувства к стихам и от стихов к чувству породил безусловный феномен, который можно назвать комментарием к жизни и любви, и чем больше и глубже мы читаем французских поэтов, тем обширнее и подробнее становится этот комментарий. Наша книга – лишь небольшая часть «биографии сердца», в том ее виде, как она запечатлена русскими переводчиками, которые интерпретировали не только и не столько сам по себе язык поэзии, сколько язык любви, нередко дополняя и обогащая новыми оттенками канву оригинала.

Старая французская поэзия оперировала жесткими поэтическими формами: рондо и сонет, ода и баллада, эпиграмма и элегия – все эти виды стиха были тщательно разработаны, многократно и в мельчайших формальных подробностях воспроизведены авторами, старавшимися не только длинной чередой аллюзий и реминисценций связать между собой прошлое и настоящее, но и буквально из каждого стихотворения вылущить злободневный смысл. Большинство поэтических текстов тех эпох обращены к конкретным людям, друзьям и возлюбленным, знатным особам и покровителям, монархам и литературным противникам, – рядовым персонажам и героям событий, бывших тогда на слуху, вплоть до мельчайших бытовых эпизодов, канувших в вечность. Из этих мелочей создается реальная, не выветрившаяся и по сей день мозаика жизни, в которой, в частности, любовная поэзия занимает существенное, а иногда и первостепенное место.

Все это видно в строчках и строфах, создававшихся и в Средние века, и в эпоху Возрождения, и позднее – в восемнадцатом столетии, подарившем нам незабвенные образцы «высокой» и «низкой» поэзии. Рядом с воспеванием «вдохновительниц», рядом с благородным служением идеалу (нередко – именно Идеалу, поскольку во многих стихах тех эпох образ Прекрасной Дамы лишен бытовых примет и индивидуальных черт), всегда присутствовала иная традиция, более конкретная и личностная, назовем ее «вийоновской», в которой оживала и широко распространялась низовая культура, бросавшая вызов общепринятым взглядам и нормам своего времени.

Следствием куртуазного культа Дамы – реального и литературного – стал пересмотр в обществе всего комплекса отношений между мужчиной и женщиной. В аристократических и зажиточных кругах становилось важным признание духовности в этих отношениях. Низовая культура, в которой всегда ярки эротические мотивы, по-своему отреагировала на куртуазную любовь, перенеся ее завоевания из области запретов и серьезного чувства в откровенный показ и насмешливое обыгрывание всего «заповедного». Место высокой и трепетной страсти занимал низкий адюльтер, но строился он по законам, уже отработанным куртуазной любовью; в отличие от высоких жанров литературы, героями которых становились представители высшей знати, дворянства и духовенства, герои низовой культуры – рядовые люди, а то и представители «дна»: нищие, воры, гулящие девицы.

Любовная лирика старого времени переполнена фривольными мотивами. Слово «фривольный» не должно настраивать на легкомысленный лад. За те века бытования французской поэзии, которые представлены в этой книге, многочисленные поэты отдали дань, если можно так сказать, «пограничной» традиции, в зоне действия которой располагаются не только любовные и эротические стихи, но и иронические, и сатирические, охватившие самые разные поэтические жанры от эпиграммы до стихотворной сказки. Это так называемая «легкая» поэзия, которая отнюдь не легка для перевода; наоборот – она предполагает виртуозное исполнительское мастерство, сохраняющее особенности оригинала.

Во Франции подобное мастерство, как правило, оттачивалось на идеологическом поле; не случайно, например, в семнадцатом веке, открывшем поэтическое барокко, любовная лирика и политика оказались нерасторжимо переплетены – настолько, что эта эпоха «любви и либертинажа» до сих пор находит самый живой отклик у всех, кто в нее погружается. Поэзия барокко с ее подспудным трагизмом, с ее эмблематикой, с ее стилистическими оксюморонами и повышенным интересом к собственно поэтической технике стала напрямую перекликаться с эсхатологическими настроениями читающей аудитории, ее пристрастиями и жаждой нового. Не тоталитарные устремления классицизма, не революционный пафос романтизма – а именно причудливое, тайное и не всегда добронравное бунтарство барокко оказалось в Новейшее время созвучно гуманитарным настроениям европейского общества, стоящего на пороге и социальных, и этических перемен.

А если заглянуть, скажем, в восемнадцатый век, то мы убедимся в том, что любовная лирика не просто описывает или выражает чувства, – прежде всего она изучает нравы. Этому посвящены сотни страниц позднейших исследований. По словам историка Мишеля Делона, тогда во Франции повсюду царила поэзия: «Она звучала на улицах и в салонах. Рифмовали всё – не только поздравления по случаю семейных праздников или общественных событий; рифмовали, чтобы придать ясность беседам на серьезные темы. Вольтер завоевал славу самого крупного поэта эпохи, и свои представления о жизни он излагал александрийским стихом… В ряду наслаждений того времени первое место было отдано любви, не столько в ее жизненных реалиях, сколько в представлениях о ней и людских прихотях».

Эпоха переполнена деталями, жестами, намеками, поступками, текстами, свидетельствовавшими о возрождении античной традиции и завоеваниях новой чувственности. «Античность, – замечает Делон, – это и культура, и ее видимость… Вежливость становится искусством изящно говорить непристойности, а поэзия подпадает под чары распутства, не используя при этом ни одного грязного словца». Известный филолог Ефим Эткинд, анализируя переводы Батюшкова из Парни, писал о том, что эротические элегии давали переводчику возможность выразить свое мироощущение и свой темперамент, поскольку, несмотря на фривольность сюжетов, в стихах Парни прежде всего были разработаны психологические характеристики и драматические конфликты. А на другом полюсе – столь завораживающие любовные послания Андре Шенье, который, по мнению Осипа Мандельштама, превратил элегию в светское любовное письмо, в котором свободно течет «живая разговорная речь романтически мыслящего и чувствующего человека».

Через «романтику» разума и сердца, которой была наполнена поэзия французского девятнадцатого века («Какой восхитительной эпохой был романтизм, когда такие поэты, как Гюго, Ламартин, Беранже, по-настоящему выражали в своих стихах чувства и душу нации!» – писал впоследствии «либертин» Аполлинер), мы довольно скоро приходим к другому поэтическому явлению, – к поэтике «проклятых» поэтов, и шире – ко всей атмосфере «конца века» и «прекрасной эпохи», к тому декадансу, что удивительным образом рифмуется и с сегодняшним нашим мироощущением, когда закат традиционной европейской культуры дает о себе знать с не меньшей трагической определенностью, чем столетие назад. И прежде всего – в любовной лирике.

Эта эпоха, прочно связанная с именами Верлена и Рембо, Малларме и Корбьера, Роллина и Лафорга, стала символом конца века, его сутью и выражением. С легкой руки Бодлера иронический сплин и меланхолическая самоиздевка превратились в литературную оппозицию той эпидемии скуки, которая поразила французское общество и породила непосредственное чувство разочарования и упадка. Любовные стихи становились скрупулезными исследователями сердечной смуты и хандры и, словно зеркала, множили фантазии и фантомы, доводя до трагедийных высот болезненные впечатления и раздумья.

Несколько позже академик А. Кони, человек зоркий и умный, отмечал в рецензии на книгу переводов И. Тхоржевского из новейшей французской поэзии: «Отличительной чертою произведений современных французских поэтов является печаль и притом по большей части личного характера. Французская душа, которая когда-то стремилась так много сделать для человечества вообще и веру в бессмертие личности восторженно заменила верой в торжество идей, как будто устала и изверилась в самой себе. Кругозор ее сузился, и, несмотря на громкие и красивые фразы о человечестве, вопросы личного счастья стали у французских поэтов на первом плане. В последней же области уже почти нет ни «музы, ласково поющей», ни «музы мести и печали», а лишь мелочный и эгоистический самоанализ».

В свое время эти слова звучали злободневно, Кони дважды с неодобрением подчеркивает слово «личный», – между тем после романтиков «личная» драма поэтов конца века стала подлинным поэтическим откровением, а «мелочный и эгоистический самоанализ» дал образцы блестящей лирики. Под воздействием Бодлера складывался определенный стиль «проклятых», где смешано высокое и низкое, поэтическая терминология, уличный жаргон и арго богемы, традиционность и формальные поиски, ведущие к свободному стиху. При этом весьма существенной оказалась романтическая традиция, но не та, которую позднее Аполлинер назовет «неким отзвуком декоративных красот романтизма», а скорее, по его же словам, та «пытливость», которая побуждает поэта «исследовать любую область, где можно найти для литературы материал, способствующий прославлению жизни, в каких бы формах она ни являлась».

В творчестве самого Аполлинера любовь драматична; это незаживающая рана, это «солнце с перерезанным горлом» – незабываемая метафора мощного лирического чувства. Любовь и смерть появляются почти всегда рука об руку. Здесь намечается та «область двусмысленности», которая так привлекает исследователей и комментаторов творчества Аполлинера и которая так пересекается с его биографией. Всю жизнь Аполлинер писал о своих несложившихся любовях; каждая новая была поводом помянуть прошлую, вновь напомнить об этом «аде» в душе, вырытом своими руками, о коренной, по его мнению, несхожести между мужчиной и женщиной, из которой проистекает все «злосчастие в любви», многократно испытанное самим поэтом.

Эту ноту подхватили многие лирики двадцатого столетия, и все-таки заповеди юношеской морали – смеяться, пить, петь и любить, – даже обогащенные трезвостью и мудростью возраста и опыта, остаются теми «словами-сигналами», по которым узнается и признается любовная лирика. «Я благодарен женщинам, потому что им обязана своим существованием моя поэзия!» – к этому восклицанию Беранже могли бы присоединиться все французские поэты.

Михаил Яснов

Гийом де Машо (1300–1377)

«Мне скорби в словах не излить!..»

Мне скорби в словах не излить! От страсти великой ожог Печаль мою требует длить И речи на пени обрек. У смерти ищу я защиты, Кричу, что ни час, что ни миг: «Сладчайшая, где вы сокрыты? Когда я увижу ваш лик?»
Мучительно жажду таить И ждать хоть единый глоток Привыкшему радостно пить Живительных взглядов поток. И все утешенья забыты, И пеней не сякнет родник. Сладчайшая, где вы сокрыты? Когда я увижу ваш лик?
Не знаю, как далее жить. Мой жребий уныл и убог. Лишь к смерти осталось спешить.
Как длителен жизненный срок! Все слезы напрасно пролиты. Устам остается лишь крик: «Сладчайшая, где вы сокрыты? Когда я увижу ваш лик»?
Перевод А. Парина

«Как розан, алая, белей лилеи…»

Как розан, алая, белей лилеи,
Сиятельней рубина во сто крат,
Мадам, от вашей красоты хмелея,
Как розан, алая, белей лилеи,
Я цепенею и сказать не смею,
Что вашей красоте служить я рад,
Как розан, алая, белей лилеи,
Сиятельней рубина во сто крат.
Перевод А. Парина

«О дама, благославия твердыня…»

О дама, благославия твердыня,
Чья красота – всех благ моих залог,
Пусть ваша не сразит меня гордыня,
Пусть приговор не будет ваш жесток!
Когда ваш лик, который чист и строг,
Я лицезрю,
Бежать от вас даю зарок.
Благодарю!
В острог счастливый заточен я ныне,
Но проклинать не стану я острог:
Я рад любовной боли, чужд кручине,
И пыл, который душу в жар вовлек
И пламенем палящим сердце жег,
Боготворю.
Все муки были сердцу впрок.
Благодарю!
Но все-таки молю о благостыне —
Я заслужил ее в кругу тревог.
Ведь кроме вас не знаю я святыни,
И только вам служу я, видит Бог.
Вы столь добры, столь долго службы срок.
Я не корю
Судьбу, и я у ваших ног.
Благодарю!
Перевод А. Парина

«Будь прокляты пора, и день, и час…»

Будь прокляты пора, и день, и час,
Неделя, место встречи, месяц, год,
Будь проклята чета прекрасных глаз,
Принесшая мне тысячи невзгод,
И пыл моей души, и мыслей ход,
И верность, и желанья громкий глас,
Будь проклят плач, который жег не раз
Мой дух больной, вкусивший горький плод.
Будь проклят лик, прекрасный без прикрас,
И взгляд, который сердце болью жжет
С тех пор, как страсть в душе моей зажглась,
И день, что начал лет ее отсчет,
И вид притворный, и притворства мед,
И нежность, что хранится не для нас,
И гордость, что загнать в тупик взялась
Мой дух больной, вкусивший горький плод.
Будь проклят жребий мой, и тайный сглаз,
И звезд на небе злобный поворот —
От них удачи светоч мой погас,
От них в душе не извести забот.
Молю: пусть Бог ее покой блюдет,
Чтоб честь ее и жизнь не пресеклась.
Молю, чтоб он от всех страданий спас
Мой дух больной, вкусивший горький плод.
Перевод А. Парина

«Я с дамами, с любовию прощаюсь…»

Я с дамами, с любовию прощаюсь,
С влюбленными и с жизнью средь любви,
К поре благой обратно возвращаюсь,
К богам, что встарь хранили дни мои,
Нет больше сил служить
Надежде и Венере, в грезах жить.
Бежать и клясть все радости пристало,
Утратив то, что сердце обожало.
Хочу, чтоб длился плач, не прекращаясь,
Чтоб душу слезы в глубях погребли
И чтобы тело, в воду обращаясь,
Исчезло на поверхности земли.
В ключи, чтоб всех поить,
Алфея с Аретузой обратить
Смог Зевс – и плачу я немало,
Утратив то, что сердце обожало.
Честь умерла, и, в горестях кончаясь,
Блуждает Верность от Любви вдали,
И Правду, с коей жил я, очищаясь,
Убить и схоронить враги смогли.
Я стану слезы лить.
Я не устану сетованья длить.
Мечтаю, чтоб рекою тело стало.
Утратив то, что сердце обожало.
Перевод А. Парина

«Душа моя, богиня, свет небесный…»

Душа моя, богиня, свет небесный,
Ну что б, со мной беседуя сам-друг,
Не говорить вам ласково: «Мой друг!»
Меж «мой» и «друг» отсутствует «любезный»,
Душа моя, богиня, свет небесный.
Такую мелочь подарить уместно.
Усладу в сих словах мой ловит слух,
Хоть и не назван я любимым вслух.
Душа моя, богиня, свет небесный,
Ну что б, со мной беседуя сам-друг,
Не говорить вам ласково: «Мой друг!»?
Перевод А. Парина

«Лилея, роза, зелень, вёсны…»

Лилея, роза, зелень, вёсны,
Бальзам и нежный аромат,
Дарительница всех отрад,
Дары Природы плодоносной,
Все есть у вас – и в плен я взят.
Лилея, роза, зелень, вёсны,
Бальзам и нежный аромат.
Коль не поверит разум косный,
Я повторить хваленья рад
И сто, и тыщу раз подряд:
Лилея, роза, зелень, вёсны,
Бальзам и нежный аромат,
Дарительница всех отрад.
Перевод А. Парина

Карл Орлеанский (1394–1465)

Песня VIII

Советуй, сердце, как мне быть,
Что, если к милой поспешу я
Поведать, как, по ней тоскуя,
Не можешь мук переносить?
Клянусь все в тайне сохранить:
Честь дамы и секрет твой чту я.
Советуй, сердце, как мне быть,
Что, если к милой поспешу я?
Она сумеет рассудить
Твою любовь, не негодуя,
И доброй вестью залечу я
Твою хандру. Пора решить:
Советуй, сердце, как мне быть?
Перевод М. Талова

Песня X

Лишь стоит присмотреться к ней,
Как я, влюбленными глазами,
Обворожит она красами,
Врожденной нежностью своей.
Осанка, говор, блеск очей
Овладевают вмиг умами,
Лишь стоит присмотреться к ней,
Как я, влюбленными глазами.
Ей смотрит вслед толпа людей,
И стар, и млад, шепча часами:

«С небес богиня перед нами
Сошла в сиянии лучей». —
Лишь стоит присмотреться к ней.
Перевод М. Талова

«Явился май – любовь не спит…»

Явился май – любовь не спит,
Велит влюбленным веселиться.
А я не стану суетиться,
Мне буйство майское претит.
И никого не удивит,
Что дух мой радости дичится.
Явился май – любовь не спит,
Велит влюбленным веселиться.
Я сплю – и бденье не прельстит:
Рассудок мой привык лениться,
И нет охоты волочиться
За жизнью, сладкой лишь на вид.
Явился май – любовь не спит.
Перевод А. Парина

«Смотрите, лучше не смотрите…»

Смотрите, лучше не смотрите
На ту, которой я служу.
Я сразу вас предупрежу:
Сердца от страсти берегите!
Прибегните к такой защите:
Зажмурьтесь, видя госпожу.
Смотрите, лучше не смотрите
На ту, которой я служу.
Такие прелести, поймите,
Сразят и фата, и ханжу.
Я вам советом угожу:
На дивный лик, являясь в свите,
Смотрите, лучше не смотрите!
Перевод А. Парина

«Я поцелуи не приму…»

Я поцелуи не приму,
Что раздают по этикету
Или при встрече для привету
Их дарят всем и никому.
Кто хочет, их накопит тьму.
От их обилья толка нету.
Я поцелуи не приму,
Что раздают по этикету.
Что ж мило сердцу моему?
Те, что даются по секрету.
Поверьте здравому совету:
Все остальные – ни к чему. Я поцелуи не приму.
Перевод А. Парина

«На вашу красоту смотреть…»

На вашу красоту смотреть,
Моя возлюбленная дама,
Столь радостно, скажу вам прямо,
Что вам и не уразуметь.
Меня тоске не одолеть,
Пока глазам дано упрямо
На вашу красоту смотреть,
Моя возлюбленная дама.
Плетет злоречье сплетен сеть,
Чтоб вам вредить, прекрасной самой.
Подальше я уйду от срама,
Хоть мне отрадно днесь и впредь
На вашу красоту смотреть.
Перевод А. Парина

«Ваш рот речет: «Целуй меня!»…»

Ваш рот речет: «Целуй меня!» —
И в смуту сердца вносит ясность.
Но, недреманна, ждет Опасность,
И наготове западня.
Единый поцелуй, звеня,
Пускай вместит желанья страстность.
Ваш рот речет: «Целуй меня!» —
И в смуту сердца вносит ясность.
Без страха не живу ни дня:
Мою любовь пугает гласность
И тайных взглядов ежечасность.
Как вырвать душу из огня?
Ваш рот речет: «Целуй меня!»
Перевод А. Парина

«Ах, ужель не хотите…»

Ах, ужель не хотите,
Чтобы вашим я стал?
Я ведь воли не дал
Нетерпенью и прыти.
Только слово шепните,
Чтоб никто не слыхал!
Ах, ужель не хотите,
Чтобы Вашим я стал?
Ваша верность в зените
И достойна похвал.
Но и пыл мой немал,
Что за прок в волоките?
Ах, ужель не хотите?
Перевод А. Парина

«Передо мною вы в долгу…»

Передо мною вы в долгу —
Сто поцелуев задолжали.
Я этот долг прощу едва ли,
Удобный миг подстерегу.
Хоть знаю: в замкнутом кругу
Вас опасения сковали,
Передо мною вы в долгу —
Сто поцелуев задолжали.
Я закладную берегу —
Платите, раз ее давали.
Под стражу как бы вас не взяли —
Любовь в истицы взять могу.
Передо мною вы в долгу.
Перевод А. Парина

Франсуа Вийон (1431—после 1463)

Баллада о дамах былых времён

Скажи, в каких краях они,
Таис, Алкида – утешенье
Мужей, блиставших в оны дни?
Где Флора, Рима украшенье?
Где Эхо, чьё звучало пенье,
Тревожа дремлющий затон,
Чья красота – как наважденье?..
Но где снега былых времён?
Где Элоиза, объясни,
Та, за кого приял мученья
Пьер Абеляр из Сен-Дени,

Познавший горечь оскопленья?
Где королева, чьим веленьем
Злосчастный Буридан казнён,
Зашит в мешок, утоплен в Сене?..
Но где снега былых времён?

5 июня в Государственном концертном зале имени Арнольда Каца выступил известный актер, заслуженный артист России Сергей Чонишвили. Вместе с Филармоническим камерным оркестром (художественный руководитель и главный дирижёр — Алим Шахмаметьев) он представил программу «Французские штучки», в которой прозвучали стихи, проза и музыка французских писателей.

Концерт стал четвертым опытом сотрудничества известного актера с Филармоническим камерным оркестром. В 2015-м году они представили на главной сцене Новосибирской филармонии программу «Сказки Пушкина», в 2016-м – программу «Сказки Грузии». В прошлом сезоне актёр и музыканты представили программу «Японские сказки», в которую вошли тексты и музыка современных композиторов.

— Название «сказки» — это всё-таки условность. Произведения, которые мы исполняли, таковыми на самом деле не являлись, — отметил Сергей Чонишвили. — Это касается и программы по произведениям Пушкина, и когда со сцены звучали сочинения грузинских и японских авторов. И вот в программе, посвящённой литературе Франции, у нас даже слово «сказки» не встречается. Это поэзия, проза. О любви, о ненависти, о жизни. О взаимоотношениях мужчины и женщины, родителей и детей. Вообще, людей.

Для новой программы Сергей Чонишвили выбрал стихи французских поэтов разных эпох: средневековые баллады Франсуа Вийона, лирики Рембо, Верлена и Бодлера, прозу современных авторов. Программу, подчеркнул актёр, он всегда выстаивает сам: со сцены нужно говорить только о том, что хочется и важно для тебя.

— Мне чем еще этот проект дорог? Не хочется всё превращать в работу! А этот проект с Филармоническим камерным оркестром и его дирижёром, моим другом и единомышленником Алимом Шахмаметьевым – это праздник. Это удовольствие, это счастье! Это надо ценить и относиться к таким вещам бережно и трогательно, — сказал Сергей Чонишвили.

Сочинения, которые прозвучали в исполнении Филармонического камерного оркестра – это ретроспектива французской музыки на протяжении нескольких веков.

— Музыки, специально написанной для этой программы, как это было, скажем, в «Японских сказках», тут нет. Здесь всё более традиционно, в хронологических рамках, — сказал дирижёр Алим Шахмаметьев. – Произведения, которые мы исполняем в программе «Французские штучки», связаны между собой и временем, и интонационно. Если это поэзия Вийона – звучат произведения французских клавесинистов, По-моему, это будет премьера на сцене Государственного концертного зала имени Каца. Если это Рембо и Верлен, то им вторят Равель и Дебюсси. Если это авторы XX века, то звучат мелодии Мишеля Леграна.

В концерте также прозвучала музыка французских композиторов XIX – XX веков: Жака Оффенбаха, Дариюса Мийо, Франсиса Пуленка, Артюра Онеггера, а также популярные песни из репертуара Шарля Азнавура.

Фоторепортаж Сергея Корзенникова

Mon amie la langue française

Paul VERLAINE

Un grand sommeil noir…

Анастасия Златкус, студентка РГГУ, Москва

Un grand sommeil noir
Tombe sur ma vie :
Dormez, tout espoir,
Dormez, toute envie !

Je ne vois plus rien,
Je perds la mémoire
Du mal et du bien…
Ô la triste histoire !

Je suis un berceau
Qu’une main balance
Au creux d’un caveau :
Silence, silence !

Глубокий чёрный сон…

Сон страшной темноты
Жизнь охватил неспешно.
Усните, все мечты!
Усните, все надежды!

Я забываю свет
И боль, что были прежде
В теченье многих лет…
Усните, все надежды!

Жизнь колыбель рукой
Качает, как родитель,
Чтоб подарить покой.
Потише! Не будите.

Charles BAUDELAIRE

Enivrez-vous

Всегда пьянейте

Всегда пьянейте! Тут сомнений нет:
Чтоб не давил вам груз проблем на плечи,
Не думайте, что время всё залечит.
Пьянейте! Позитив нам дарит свет!

Но от чего? От жизни – от добра,
Поэзии (увлечься ей – лишь в плюс);
Ну, может, от хорошего вина –
Смелее, выбирайте на свой вкус!

И если на ступеньках у дворца,
В траве зелёной, в комнате своей
Очнётесь, то спросите у Творца,
У звёзд, часов, волны, у голубей,
Какое время? И заметьте, ведь,
Ответит каждый: «Время опьянеть!»

Всегда пьянейте! Тут сомнений нет:
Чтоб не давил груз времени на плечи,
Не думайте, что время всё залечит.
Пьянейте! Позитив нам дарит свет!

Paul ELUARD

Et un sourire

И улыбка

Ночь не бывает беспросветной;
Я знаю точно: хоть одно
Найду открытое окно
В конце печали безответной.
Дойду я, скоро или нет,
Но знаю – там сияет свет
Мечты, что в реальность воплотится
И счастье возвратится вдруг,
Как с юга прилетают птицы;
В беде найдётся верный друг
И понимающие лица,
И руку мне кто-то родной
Протянет, поспешив со мной
Своей улыбкой поделиться.

СТИХИ РУССКИХ ПОЭТОВ О ЛЮБВИ НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ С ПЕРЕВОДОМ НА ФРАНЦУЗСКИЙ ЯЗЫК

Poèmes d’Anna Akhmatova en français

Вечерний и наклонный
Передо мною путь.
Вчера ещё, влюблённый,
Молил: «Не позабудь».
А нынче только ветры
Да крики пастухов,
Взволнованные кедры
У чистых родников.

Весна 1914, Петербург
Анна Андреевна Ахматова (1889-1966)

Séparation

Anna Andreevna Akhmatova,
Requiem: Poème sans héros et autres poèmes,
Gallimard, 2007, traduction de Jean-Louis Backès

Ты мне не обещан ни жизнью, ни Богом,
Ни даже предчувствием тайным моим.
Зачем же в ночи перед темным порогом
Ты медлишь, как будто счастьем томим?

Не выйду, не крикну: «О, будь единым,
До смертного часа будь со мной!»
Я только голосом лебединым
Говорю с неправедною луной.

1915
Анна Ахматова

Anna Akhmatova (1889-1966)
Traduction de Jean-Louis Backès

Долгим взглядом твоим истомленная,
И сама научилась томить.
Из ребра твоего сотворенная,
Как могу я тебя не любить?

Быть твоею сестрою отрадною
Мне завещано древней судьбой,
А я стала лукавой и жадною
И сладчайшей твоею рабой.

Но когда замираю, смиренная,
На груди твоей снега белей,
Как ликует твое умудренное
Сердце — солнце отчизны моей!

1921
Анна Ахматова

Anna Akhmatova,
Traduction de Jean-Louis Backès

Словно ангел, возмутивший воду,
Ты взглянул тогда в мое лицо,
Возвратил и силу и свободу,
А на память чуда взял кольцо.
Мой румянец жаркий и недужный
Стерла богомольная печаль.
Памятным мне будет месяц вьюжный,
Северный встревоженный февраль.

Февраль 1916, Царское село
Анна Ахматова

Anna Akhmatova (1889-1966)
Traduction de Jean-Louis Backès

Любовь

То змейкой, свернувшись клубком,
У самого сердца колдует,
То целые дни голубком
На белом окошке воркует,

То в инее ярком блеснёт,
Почудится в дреме левкоя…
Но верно и тайно ведёт
От радости и от покоя.

Умеет так сладко рыдать
В молитве тоскующей скрипки,
И страшно её угадать
В ещё незнакомой улыбке.

1911

Анна Ахматова (1889-1966)

***

L’amour

C’est parfois un serpent magicien,
Lové près de ton cœur.
C’est parfois un pigeon qui roucoule,
Sur la fenêtre blanche.

C’est parfois sous le givre qui brille
La vision d’une fleur.
Mais mène, en secret, à coup sur,
Loin de la joie tranquille.

1911

Anna Akhmatova
Editions Gallimard, 2005

Марина Цветаева «Мне нравится, что вы больны не мной»

Мне нравится, что вы больны не мной.
Мне нравится, что я больна не вами.
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Мне нравится, что можно быть смешной,
Распущенной, и не играть словами.
И не краснеть удушливой волной
Слегка соприкоснувшись рукавами.

Мне нравится еще, что вы при мне
Спокойно обнимаете другую,
Не прочите мне в адовом огне
Гореть за то, что я вас не целую.
Что имя нежное мое, мой нежный, не
Упоминаете ни днем, ни ночью – всуе…
Что никогда в церковной тишине
Не пропоют над нами: аллилуйа!

Спасибо вам и сердцем и рукой
За то, что вы меня не зная сами
Так любите: за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами,
За наше негулянье под луной,
За солнце не у нас над головами.
За то, что вы, больны, увы, не мной.
За то, что я, увы, больна не вами.

Стихи Марины Цветаевой

Ça me plaît

Les vers de Marina Tsvetaeva
La traduction de Henri Abril

Сергей Есенин «Ну, целуй меня, целуй…»

* * *
Ну, целуй меня, целуй,
Хоть до крови, хоть до боли.
Не в ладу с холодной волей
Кипяток сердечных струй.

Опрокинутая кружка
Средь веселых не для нас.
Понимай, моя подружка,
На земле живут лишь раз!

Оглядись спокойным взором,
Посмотри: во мгле сырой
Месяц, словно желтый ворон,
Кружит, вьется над землей.

Ну, целуй же! Так хочу я.
Песню тлен пропел и мне.
Видно, смерть мою почуял
Тот, кто вьется в вышине.

Увядающая сила!
Умирать так умирать!
До кончины губы милой
Я хотел бы целовать.

Чтоб все время в синих дремах,
Не стыдясь и не тая,
В нежном шелесте черемух
Раздавалось: «Я твоя».

И чтоб свет над полной кружкой
Легкой пеной не погас —
Пей и пой, моя подружка:
На земле живут лишь раз!

Сергей Есенин (1895-1925)

* * *
Allons baise, baise-moi, mords
Jusqu’au sang, jusqu’au cri,
Le ruissellement d’un cœur ardent
Ne souffre pas de froideur.

Promène ton regard alentour,
Et vois dans la nuit moite
La lune comme un corbeau jaune
Qui tourne et plane la haut.

Ô forces déclinantes !
S’il nous faut mourir, mourons !
Mais que jusqu’à la fin
Je baise ces lèvres aimées.

Sur une (сюрюнё) barricade (баррикад), au milieu( о мильё) des pavés (де павэ)

За баррикадой в центре мостовой,

Souillés (суйе) d’un sang (дэн сан) coupable (купаблё) et d’un sang (э дан сан) pur lavés (пюр лавэ),

Обрызганной преступной кровью.

Un enfant (эннанфан) de douze ans (дё дузан) est pris (э при) avec des hommes (авэк дезом).

Захвачен мальчуган 12 лет с людской толпой

— Es-tu de (э тю дё) ceux-là, (сё ла) toi (туа)? — L’enfant (ланфан) dit (ди) : Nous en sommes (нузан сом).

— Ты с ними? — Да, мы вместе!

— C’est bon (сэ бон), — dit l’officier (ди лёфисье) , On va (он ва) te fusiller (тё фюзийе).

— Отлично, — молвил офицер, — Тебя мы тоже расстреляем!

Attends ton tour(атан тон тур). — L’enfant voit (ланфан ву) des éclairs (дезэклер) briller (брийе),

— Дождись своей очереди. — Мальчишка видел яркие вспышки

Et tous (э ту) ses compagnons (сэ компаньон) tomber sous (томбэ су) la muraille (ля мюрай).

И своих сотоварищей падающих у стены.

Il dit (иль ди) à l’officier (а лёфисье) : Permettez-vous (пэрметэ ву) que j’aille (кё жай)

И он сказал : «Позвольте мне сходить домой»

Rapporter (раппортэ) cette montre (сэт монтрё) à ma mère (а ма мэрё) chez nous (ше ну) ?

Отнести эти часы моей маме

— Tu veux (тю вё) t’enfuir (тан фюир) ? — Je vais (жё вэ) revenir (рёвенир). — Ces voyous (сэ вуайон)

— Хочешь сбежать? – Нет, я вернусь. – Ну, посмотрим!

Ont peur(он пёр) ! où loges-tu (у ложь тю)? — Là, près (ля, прэ) de la fontaine (дё ля фонтэн).

Испугался! Где ты живешь? – Там, у фонтана, и я вернусь, господин офицер!

Et je vais (э жё вэ) revenir (рёвёнир), monsieur le capitaine(мёсьё лё капитэн).

И я вернусь, господин офицер!

— Va-t’en, (ватан) drôle (дроль) ! — L’enfant s’en va (лянфан сан ва). — Piège grossier (пьеж гросье) !

Иди, забавный мальчуган. Ребенок ушел! Велика задача!

Et les soldats(э ле сольда) riaient (рийе) avec leur (авек лёр officier(офисье),

И солдаты засмеялись вместе с офицером.

Et les mourants (э ле муран) mêlaient (меле) à ce rire leur râle (а сё рирё лёр раль) ;

Картина смешивала мертвых с раскатистым их смехом.

Mais le rire (м элё рирё) cessa (сэса), car soudain (кар судэн) l’enfant pâle (лянфан паль),

Но смех резко прекратился, когда бледный мальчишка

Brusquement (брюскёман) reparu(рёпарю) , fier comme(фьер ком) Viala(вьяля),

Вдруг появился гордный как Вьяла( фр. Народный герой)

Vint s’adosser (вэн садоссэ) au mur (о мюр) et leur dit( э лёрдит) : Me voilà(Мё вуаля).

Вернулся, встав к стене и сказал: «А вот и я!»

La mort (ля мор) stupide(стюпид) eut honte (ю онт) et l’officier fit grâce ( э лёфисье фи грас).

Смерть была глупа, и офицер смилостивился

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *