Если вы спросите меня, что из вещей, которые нужно сделать в Лондоне, абсолютный must — это встречать закат за чашкой хорошего чая в кафе на верхнем этаже Tate Modern. Нет ничего лучше, чем пить вкусный чай, наблюдать за тем, как зажигаются по одному огни и огоньки города, и писать слова: «Лондон — мой отдельный большой свун. Я люблю этот город трепетно и нежно…». Чай, к слову — хороший, заварной, много разных сортов на выбор — подают в чайничке, что так редко бывает в кафешках в Израиле.
Но я забежала вперед…
* * *
Мы с вами расстались возле Temple Church, где я оставила вас читать статью об этой церкви и «Коде Да Винчи», а сама побежала к Тейт.
Опять по набережной
через Millenium Bridge,
сфотографировав Шекспирoвский «Глобус»,
я на всех парах вбежала в Тейт Модерн (вход куда, как и во многие другие музеи Лондона, бесплатный). Уже вечерело, я очень боялась пропустить самое главное (я забыла, что сумерки в Европе длятся гораздо дольше, чем у нас в Израиле), поэтому я даже не оставила вещи в гардеробе, а, как была, с сумками, с огромным пакетом с чаями, с курткой побежала искать нужный лифт на самый верх.
Такая умная, желающая посмотреть на закатный Лондон, я была не одна, пришлось даже подождать немного, пока освободится удобное местечко. Но вот, наконец, и я уселась с заваренным «Aссамом» и расслабилась, отдыхая от впечатлений уходящего дня и любуясь, прощаясь с городом.
Особо красивых фотографий не вышло: во-первых, небо опять затянуло тучами, а, во-вторых, в стекле отражались лампы, люди и мой фотоаппарат. Но я все равно помещу несколько фотографий, чтоб сложилось какое-то впечатление о виде, который передо мной открывался.
 |
 |
 |
|
Совсем стемнело, чай давно уже был выпит, шоколадка съедена, можно было еще часик побродить и по самому музею. Когда я как-то писала о нем пост-статью, я узнала, что именно в зимний период — с октября по март — в Турбинном зале (Turbine hall) выставляются специально заказанные для такого грандиозного размаха произведения. В постe я давала ссылки на работы, которые там когда-то выставлялись. Мне стало интересно, что же там выставлено на этот раз. Сначала я даже не поняла, в чем прикол: зал выглядел абсолютно пустым, как он выглядел и летом, когда я была в Тейт в прошлый раз. И только потом я увидела на полу огромную трещину, проходящую через весь зал и расходящуюся на несколько «ветвей».
Работа эта называется Shibboleth, ее автор — колумбийская скульптор Doris Salcedo. Ивритоговорящие, читающие этот пост, уже, наверное, перевели для себя в голове это слово — «колос». При чем тут колос к трещине? Дело в том, что (Википедия нам в помощь) «shibboleth» — это, как оказалось, общепринятый термин, обозначающий особенность, привычку какой-то определенной социальной или географической группы; в основном употребляется в случаях, связанных с языком, диалектом, акцентом. Происхождение термина — от библейской истории, где по слову «шибболет» определяли, принадлежит человек к колену Эфраима или нет. Я честно взяла большую брошюру об этой работе и честно вам признаюсь, что так ее и не прочитала. 🙂 Цитата из объяснения автора: «It represents borders, the experience of immigrants, the experience of segregation, the experience of racial hatred. It is the experience of a Third World person coming into the heart of Europe.» (Она представляет границы, ощущения иммигрантов, ощущения человека Третьего Мира, приехавшего в сердце Европы). В общем, нечто очень концептуальное и глобально-важное. 🙂 Из интересных цифр: работа эта стоила £300,000, ее длина — 548 футов (167 метров), трещина начинается с очень тоненькой, а в конце доходит до 2 футов (70 см) глубины (из-за этого были даже вывешены разные предупредительные знаки, но все равно 15 человек в итоге пострадали — легко). Работа эта была в Тейте до 6 апреля, так что сейчас вы ее уже не увидите.
Оставалось еще околo получаса пробежаться по залам. Запомнились:
- Сделанная из пластилина «Esirn Coaler» by Ellen Gallagher
Понравилось само исполнение. - «Lettre à mon fils»(Письмо сыну) by Asger Jorn
Понравилась идея: общаться с сыном на удобном и знакомом ему изобразительном языке. - Вытянутые фигурки (aka «длинные тетки») Alberto Giacometti, которые я помню еще по Музею современного искусства в Цюрихе и которого про себя назвала «Модильяни в скульптуре».
Ну и на прощание — еще несколько видов ночного Лондона, снятых с одного из балкончиков Тейта. Штатива с собой не было, поэтому получилось, к сожалению, не очень четко.
* * *
Лондон — мой большой «свун», мой любимый город, я часто разговаривала с ним. В последний час последнего дня, когда шла пешком по набережной от Tate Modern до London bridge, все шептала ему: «Я обязательно еще вернусь, ты меня дождешься? Я обещала в прошлый раз и, вот видишь, вернулась. Прошло два года, больше, чем я думала, но ведь вернулась? И ты меня ждал… Дождись еще раз, хорошо?».
Авторы Произведения Рецензии Поиск Магазин Вход для авторов О портале Стихи.ру Проза.ру
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
Обещанное продолжение. Для тех, кто раньше не читал или подзабыл – вот ссылки на предыдущие главы в порядке хронологии:
Ваш Коба.
Я опять в Вильнюсе.
Отпуска осталось четыре дня. Как раз, долететь домой и разобраться с покупками. Пленки там послушать, новый магнитофон погонять. Хорошая машинка, не жалко потраченных денег и времени.
Хотя, я никогда не жалею. К деньгам у меня отношение ровное, есть – хорошо, нет – перетопчемся до зарплаты.
А времени, вообще не жалко. Я буду жить вечно, чего его жалеть, это время…
Билет на самолет у меня от Москвы. Прямых рейсов из Прибалтики в Сибирь немного. Можно из Риги, но времени на переезды не остается. Стартую отсюда вечером на поезде, завтра из Домодедово – домой.
Коробку с магнитофоном я оставил в камере хранения на вокзале. К сестре заезжать не буду, пару дней назад распрощались мы холодно. У нее здесь своя жизнь, нити в прошлое порваны.
Я понял, не просто порваны, она хотела бы это прошлое зачеркнуть, выкинуть из памяти.
Ну, дело хозяйское, в каждой избушке – свои погремушки…
От нечего делать, болтаюсь по городу бесцельно.
Надоел мне Вильнюс, сказать честно.
Кажется, бродишь по сцене придуманного кем-то театра.
И люди здесь – играют однажды заученные, но до времени подзабытые роли.
Играют на ощупь, вспоминая действие частями.
И костюмы — с чужого плеча.
И режиссер — прячет глаза в тени яркой лампы.
И публика вычитывает в афишках старые слова, старательно произнося их на новый лад…
Такое вот ощущение.
Не знаю, откуда такое. Приезжал раньше, этого не было. И жить здесь я бы не хотел, это уже точно.
Опять поднимаюсь на Замковую гору.
Зачем?
Ну, надеюсь встретить старика с кошкой. Это единственный, кого бы я хотел встретить перед отъездом. У меня есть несколько вопросов, они появились недавно.
Например, что такое «свобода»?
Здесь теперь часто говорят об этом: «В наших сердцах поселилась свобода, в них больше не осталось страха!..»
Такое я слышал не раз, и от сестры тоже. Спрашиваю: «Страха – перед чем? Свобода – от чего?» Молчит. Или, переводит разговор на другое.
Может быть, старик ответит…
Стою, смотрю на город.
Солнце цепляется за шпиль башни телецентра, идут сумерки.
Старик уже не придет. Чего старику делать здесь в темноте со своей кошкой?
И мне пора. Через час мой поезд.
*** Вагон у меня плацкартный. Ехать тут недалеко, чуть меньше суток.
И вообще, мне нравятся плацкартные вагоны. Здесь больше воздуха, чем в купе. И соседи в плацкарте обычно общительные. И можно встретить интересных людей.
Я люблю говорить с людьми, живущими в других краях. Начинаешь лучше понимать, какая огромная у нас страна. И везде живут те, кто говорит на одном с тобой языке. И всегда найдется, кто интересно расскажет о житье.
А когда сойдет на своей станции, все равно остается в памяти.
Бывает, задумаешься: а сведет ли когда еще в жизни с этим человеком?
А почему – свело сейчас?
Это просто случайность, или тут скрытый какой-то смысл, непонятный нам вовсе?
Такие вот мысли. Поэтому и люблю плацкартные вагоны – всегда есть, с кем поговорить и о чем подумать…
Едем.
В вагоне у нас весело. Соседний через стенку отсек целиком заняли ребята-десантники. Домой, демобилизовались.
Семеро человек, будут распихиваться на верхние багажные полки.
Обстоятельные парни, уже без юношеских заскоков – перегорело в армии. Хотя, конечно, не до конца. Фасон держат, на окружающих гражданских смотрят свысока, козыряют принадлежностью к ВДВ, элите советской армии.
Все, как один, в парадной пэ/ша. Аксельбанты и куча значков на груди.
Понятно, до первого патруля. А патрули на вокзалах – звери…
У меня нижняя полка. Но это в плацкарте не плюс. На нижних местах всю дорогу располагаются попутчики – закусить, выпить или сыграть в карты.
Поэтому, легко меняюсь на верхнюю лежанку. Тем более, в соседях трое пожилых людей. Двое – совсем старики, дед с бабкой. Им явно за семьдесят.
И еще один, помладше, какой-то пришибленный жизнью, голова в плечах, левая рука без четырех пальцев. Одет в кургузый пиджачишко, засаленный на обшлагах, через плечо рюкзак-сидор на лямках, перехваченных изолентой.
Дед с бабкой домовито располагаются, только вошли.
У них пара узлов, корзина со снедью, увязанная марлей, и огромный, прямо довоенный, видавший виды черный чемодан с жестяными углами.
Все это – с моей помощью – запихивается под потолок, в полку для багажа. Кроме корзины.
Корзина нужна внизу.
Из нее немедленно поступают на стол банки, кульки, свертки и пакеты.
Корзина объемистая, стола на раз явно не хватает.
Бабка деловито перебирает свои припасы, решает, что выставить сразу, что пока погодить.
Ее дед чинно сидит в уголке у окна, сложив руки на коленях, шмыгает носом.
Сразу видно, кто хозяин в доме…
Стол готов.
Бабка усаживается, скидывает платок с головы на плечи, говорит мне:
— Значит, вот так вот теперь. Едем, значит, если такое что сказать. Саму-то можешь звать Матрена Савельевна. Баба Мотя, выходит. А мой – Игнат Яковлевич. Но у нас в деревне все кличут: дед Гнатя. И ты так зови. И сам, пожалуй к столу, дорога дальняя, и закусить тако что не грех. И соседа верхнего покличь. И этим, что сапоги в гармошку, пускай тоже идут…
В каждом деле должен быть командир. Командир устанавливает порядок прохождения жизни.
Из соседнего отсека пришли десантники, но места для всех не хватает. Разложили спальную полку через проход, теперь как раз уместились.
С верхней полки спустился третий сосед, беспалый тихий мужичонка.
Его запихнули между дедом и корзиной, дали на колени полотенце и кусок газеты.
На газету бабка грузит вареной картошки, пару соленых огурцов, придавливает куриной ногой и ломтями колбасы. Теперь она чистит вареные яйца и тоже подкладывает мужичонке.
Тот, видно, смущен вниманием к своей персоне, совсем убрал голову в плечи и что-то невнятно бубнит, прикрываясь культей.
Бабка говорит строго:
— Вот не маши культяпкой, не маши! Дают – бери, а бьют – отмахивайся! Знай, лопай, так бы выкинуть пришлось…
Она заливается смехом, за ней – дед. Десантники тоже ржут, шутка понравилась.
Бабке показывают большие пальцы с одобрением.
Булькает водка в чайные стаканы, по цепочке от стола передают сало с хлебом на закуску…
Скоро появляется гитара.
Гитарист, повертев колки, объявляет специальным «концертным» голосом:
— А сейчас… уважаемый Василь Дмитрич, дембель-сержант 743-го отдельного, славного батальона связи, эН-ского бронедесантного непобедимого гвардейского полка… заспивает дивну писню: «Все равно – война!»
Вечерело, да…
Солнце село, да…
Ночь темным-темна-а-а…
Десантники подхватывают, ревут хором:
Прогуляться… да девка вышла… Да все равно – война!..
Бабка слушает, плачет, в матершинных местах песни грозит певцам узловатым пальцем, но в конце и сама включается в общий хор, кивая одобрительно и в такт головой…
Песня кончилась.
Бабка говорит:
— Вот – правда! Как подумать, так и целиком – правда. Война, мужики, как снопы. А жить-то как? А ведь каждому – хочется. И пожить, и счастья чтоб, хоть малое, а – свое…
Бабка замолкает, долго смотрит в темное окно. Десантники поют:
Прощай, со всех вокзалов поезда
Уходят в дальние края…
Поезд идет в ночь, в сторону восхода Солнца.
Метки: «История одного магнитофона»
